Лорен ЛеФранк - Положительные симптомы

читают. Или, возможно, Мэри Энн печет для группы один из своих странных но чертовски вкусных тортов. Она любит печь торты.

Вот она я, посреди белой мглы, совершенно потерянная и одинокая, с женщиной, которая, возможно, мертва, и единственное о чем я думаю, это о торте.

Она снова протягивает руку, и на этот раз я беру ее. Я не уверена, почему. Ее тело теплое, чего я не замечала раньше, когда она прикоснулась ко мне в первый раз. Я осматриваю ее руки — мозоли вдоль ладоней, грязь под ногтями. Проходит мгновение, и она заглядывает мне прямо в глаза. Меня охватывает спокойствие. А потом, очень неожиданно, она протягивает руки и касается моего лица. Я в ужасе, не в силах пошевелиться.

Она указывает на то, что я считаю небом, и тянет меня за руку. Она хочет, чтобы я последовала за ней. Если бы я верила в Бога, я бы могла подумать, что она ангел, посланный с небес. Но я давно перестала верить в Бога.

* * *

Я крепко сжимала в руке бумажный буклет, который бабушка и дедушка сделали в Kinko's, и провела большим пальцем по ксерокопированной фотографии моей матери. Она была моложе, и у нее были другие волосы. Было по крайней мере четыре другие фотографии, которые, как я знала, она бы предпочла, но у меня не было права голоса. Мои бабушка и дедушка сами все устроили. Мне было всего двенадцать лет. Под улыбающимся лицом моей матери была написана пошловатая в своей баналности цитата о птицах, душах и освобождении.

Мама никогда не водила меня в церковь и не говорила о религии, поэтому я знала, что это одна из многих вещей, в которые она не верила. Я понимала почему. Все в церкви пахло старьем и казалось нарочито мрачным. Даже их самый оптимистичный гимн "Христос воскрес" о человеке, воскресшем из мертвых, звучал ужасно печально. Я чувствовала себя виноватой за то, что не верила ни во что из этого, но я также знала, что если бы моя мама была со мной, она бы согласилась. В этой службе не было ничего, что олицетворяло бы ее.

Мои бабушка и дедушка не знали, что ее любимыми песнями, которые она пела в машине, были The Bangles "Manic Monday" и Peter Gabriel "In Your Eyes". Они не знали, что она не возражала против крошек в постели, если только они были от печенья. Они не знали, что она улыбалась еще шире, когда кто-то говорил что-то обидное. Они не знали, что она делала все, что могла чтобы жизнь казалось чуточку лучше.

Буклет с фотографией моей матери был сделан из дешевой тонкой бумаги. Она заслуживала картона. Края бумаги даже не были выровнены. Это была поспешная работа. Я развернула его, положила на колени, распрямила углы, чтобы они совпадали, а затем сложил снова. Вот так. Я чувствовала на себе взгляды людей. Я посмотрела направо и привлекла внимание группы женщин. Они склонили головы набок, как бы вздыхая в унисон: "О, милая". Я мало что знала о жалости, но в тот момент я решила, что ненавижу их всех. Как только я переключила свое внимание на что-то другое, они начали перешептываться.

Ее бедный ребенок. Выглядит так же, как она. Я всегда знала, что здесь что-то есть, а ты?

Ну, она, конечно, скрывает это все меньше и меньше.

Она была красива, надо отдать ей должное. Но такая беспорядочная.

Я заметила, что от края скамьи отходит маленький кусочек потрескавшегося дерева. Я потерла его пальцем, надеясь, что получу занозу. Но он не ранил меня. Я задумалась, почему эти друзья моей матери решили поделиться своим мнением в день, предназначенный для празднования ее жизни. Если все, чего они хотели, это быть услышанными, тогда зачем вообще шептаться?

Мне нужно было выйти. Я наклонился к бабушке:

— Я иду в туалет.

Она кивнула:

— Ты знаешь, где это?

Спотыкаясь об все колени на скамье, я добралась до прохода. Несколько человек стояли сзади, загораживая мне выход. Они сжимали мое плечо на выходе, что, как я полагала, было самым большим, что мог предложить незнакомец в такой момент. Если бы они знали меня лучше, то, возможно, обняли бы меня. Я бы предпочла, чтобы ко мне вообще никто не прикасался. Но, это в идеале.

Добравшись до лужайки, я присела и глубоко вздохнула. Свобода, подумала я. Свобода от пыльных скамей, скрипучих полов, шепота; свобода от мертвого тела моей матери, заключенного в какой-то дурацкий ящик.

Я легла в траву и смотрела на солнце, пока не заслезились глаза. Мне было хорошо. Потом я заметила что-то на своей руке — божью коровку. Я подумала, что это странно — получить удачу в тот же день, что и похороны моей матери.

— --">