Максим Андреевич Далин - Мышиная дыра

или метановой гадостью. Так что вокруг все было хорошо. И в воздухе жили всякие разные микроорганизмы — я порадовался еще и тому, что мир живой, и возобновил нам с Эдит биоблокаду. Радиоактивность, правда, оказалась на порядок выше нормы, причем это не наш реактор течет, а здешний постоянный фон — но где наша не пропадала! Съел полпачки «Антирада», еще полпачки отложил для Эдит.

Мне самому ужасно хотелось поспать после стимуляторов, но было страшно. Я боялся, что засну, а Эдит в это время проснется. Но меня просто отключало — и я придумал хитрость. Я пристегнул ее к пилотскому креслу, затянул фиксатор, как следует, а замок перетащил почти под сиденье — где ей было бы не видно. Я так рассудил, что она, когда проснется, захочет встать, станет дергаться и ругаться и меня разбудит. Исходя из этого, спать мне надо было прямо в рубке. Я сходил в каюту, вернее, съездил — коридор так перекосило, что он просто в пандус превратился — взял оттуда матрас, положил его на пол и улегся спать на этом матрасе. В непосредственной близости от кресла. В том самом проходе между приборными панелями, где Эдит лежала — потому что в любом другом месте матрас выезжал из рубки наружу.

Но я решил смириться с неудобствами — лишь бы любые звуки, издаваемые Эдит, меня сразу разбудили.

В экстремальной ситуации лучше перестраховаться.

Расчет у меня оказался совершенно правильным. Потому что Эдит действительно сразу завопила так, что труп бы подняла — я не просто проснулся, я подскочил. Мне приснилось, что врубилась сирена пожарной тревоги.

Смотрю — она вся розовая от злости, ужасно симпатично выглядит. И говорит:

— Капитан, что вы себе позволяете?! Выпустите меня немедленно!

— О чем речь, — говорю. — Сейчас. И — меня зовут Марсэлл.

Я присел и стал открывать замок. Она спрашивает:

— А кто вы по национальности?

— Сын Грома, — говорю.

— Понятно, — говорит. — У нас на Строне считают, что все Дети Грома сумасшедшие.

— Ну что вы, — говорю. — Не все. Как можно, чтобы целая раса. То есть, сумасшедшие есть, конечно. Попадаются просто совершенно ненормальные. Представляете, подбирают в открытом космосе всякое разное, что другие выкинули…

К этому времени у нее руки уже были свободны, и она хотела съездить мне по физиономии. Но я этого ожидал и увернулся. Тогда она говорит язвительно:

— Я сразу поняла, что вы никакой пилот, Марсэлл.

— Что поделаешь, — говорю. — Не всем же быть асами.

— А почему, — спрашивает, — у вас в рубке пол под наклоном? Так же ходить неудобно, — а сама держится за спинку кресла, чтобы не съехать, потому что лежать у нас с некоторых пор действительно намного удобнее, чем сидеть, а стоять вообще проблематично.

— Это потому, — говорю, — что мы очень некорректно приземлились.

— На Мейну? — спрашивает. Насмешливо.

— Понятия не имею, куда, — говорю. — Но точно не на Мейну.

— Ну конечно, — говорит, — что от вас еще можно ждать… А почему за окном темно?

— Ночь, — говорю. Сам слегка удивляюсь. Судя по силе тяжести, не должна быть очень большая планета, а ночь все длится и длится. А мы почти девять часов проспали. И вот будет номер, если этот мир повернут к своей звезде все время одной стороной — и не нашей. — Ладно, — говорю. — Это ночь. А вам нужно съесть несколько таблеточек.

Смотрит на меня, как на овощ бескультурной формы.

— Вы что, меня отравить решили?

— Нет, — говорю. — Если бы хотел вас отравить, вколол бы яд, пока вы были без сознания. Чтобы вы не успели начать разговаривать. А эти таблетки — они от радиационного поражения. Тут фон нехороший, надо выпить, а то заболеете лучевой болезнью.

Тогда Эдит берет коробочку с «Антирадом», как древняя царица — ядовитую змею для суицида, вынимает оттуда одну капсулку, кладет ее в рот — и совершенно перекашивается.

Я ей протянул стакан с водой, но она капсулу все равно выплюнула.

— Вы почему мне не сказали, что она такая горькая?! — кричит. — Я это принимать не буду! Ни за что! Меня тошнит! И вообще…

— Прекрасно будете, — говорю. — А то заболеете лучевой болезнью, а от нее лысеют. Совершенно. Становятся гладкими, как колено. А у вас такие волосы красивые… были…

И она съела все, что полагается. Мне ее было ужасно жалко — она их жевала и давилась, и плакала горючими слезами, но съела. Я ей за это принес шоколадку, она и шоколадку съела с горя.

— Ну вот, — говорю, — теперь вы тут --">