Михаил Глебович Успенский - Невинная девушка с мешком золота

Михаил Успенский Невинная девушка с мешком золота

Передайте вашей невесте, что она подлец!

Николай Гоголь

Конклав избрал нового папу, но — ужасное происшествие! — новоиспечённый папа тут же шмыгнул в камин, и римляне увидели, как он пролетел над Ватиканом, пользуясь крыльями, напоминающими самолётные!

Мишель де Гельдерод

Стойте, братья, расскажу вам чудо,

О каком не слыхано ни разу:

Будто где-то в нашем Божьем мире,

За шесть дней Всевышним сотворенном

Есть иной — невидим он, неслышим,

Рядом он — а не дойти и за год,

Близко он — а пулей не дострелишь.

Населяют эту как бы землю

Как бы люди, нам во всём подобны.

Пьют, едят, работают, воюют,

Пляшут, плачут, пашут и воруют,

Меж собою делятся, как мы же -

Есть там франки, швабы и мадьяры,

Сербы и проклятые хорваты,

Русские братушки и татары,

Сарацины и моавитяне.

Есть у них и Рим — да ведь без Рима

Никакого мира не бывает.

Только христианские народы

Там не знают имени Христова.

А султан, владыка всех неверных,

Слыхом не слыхал про Магомета.

Видно, оттого у них на небе

Нету звёзд — лишь солнышко с луною

Правда, солнце ходит по-иному.

А луна ущерба там не знает.

(Вот вам, турки, чёртов полумесяц!)

И уж коли сыщется меж нами

Доблестный юнак, что пожелает

Самолично диво то увидеть,

Так трудна ему дорога ляжет:

Путь держать всегда от солнца вправо,

От луны же — влево непременно.

Без проводника крутись, как можешь!

А с меня за слово не взыщите,

Ложью попрекнуть и не пытайтесь:

Мне о том сам Боскович поведал,

А уж он-то знает всё на свете!

Мимица Обрадович из Вуковара

ГЛАВА 1

— Великая Тартария по всей своей совокупности разделяется на три части. В одной из них живут мунгалы, в другой — ниппонцы, в третьей — те племена, которые на их собственном языке называются ерусланцами, а на нашем — тартарами. Тартаров отделяет от ниппонцев река Данаида, а от мунгалов — Тигр и Евфрат. Самые храбрые из них мунгалы, так как они живут дальше всех других от Провинции с её культурной и просвещённой жизнью; кроме того, у них редко бывают купцы, особенно с теми вещами, которые влекут за собой изнеженность духа...

«Ну вот, — подумал молодой дворянин Лука Радищев. — Снова-заново. Дошли наконец до „Слова о полку Кесаревом, Кесаря Александровича“. Опять слушать эти позорные римские придумки — как нас Кесарь бил, а мы от него бегали. Хотя все знают, что всё было как раз наоборот. И нынче мы их бьём, и раньше били. И никакие мы не тартары и не мунгалы, не говоря уже об ниппонцах. Может, и народа такого нет — ниппонцы. Кто их видел? И рек таких нет, чтобы звались Тигр и Евфрат, а есть реки Потудань и Посюдань, и даже не реки, а одна река... Ох, напрасно меня батюшка в эту Церковно-Приходскую Академию отдал... Скорей бы уж Большая Перемена...»

Как видно, мысли Радищева попали как раз в ухо Тому, Кто Всегда Думает О Нас. Во всех многочисленных церквях стольного града Солнцедара ударили колокола, а флюгеры на их куполах разом повернулись в другую сторону.

— Большая Перемена! Большая Перемена! — тревожно загудели студенты. Лектор, отец Гордоний, побледнел, отшвырнул проклятую отныне и до следующей Большой Перемены книгу в дальний угол, достал из-под кафедры чёрную рясу, напялил её поверх светского кафтана, потом ещё раз нырнул под кафедру и обрёл там совсем другую книгу — не какие-нибудь там римские придумки, а «Повесть временного содержания» — исконную и подлинно ерусланскую летопись. Повесть носила такое название потому, что содержание её постоянно менялось по требованию очередного государя.

Студенты, которым от этого часа и до следующей Большой Перемены надлежало именоваться учениками, терпеливо наблюдали за делами отца Гордония. Многие из них учились тут чуть не по десятку лет и пережили не одну Большую Перемену вполне благополучно, поскольку всё ещё числились в недорослях.

Отец Гордоний самым тщательным образом приклеил полагающуюся по его нынешнему чину наставника бороду, потом усы. Усы были чёрные, а борода — рыжая. Но смеяться никто не стал: ужо ГЛАВА Академии, отец --">