Эрнест Хаимович Маринин - Пролегомены науки

обалдевали даже самые гипнозостойкие особи уголовного рода. Я же здесь усмотрел замечательное коммерческое начинание: ведь стоит вставить в фильм сообщение, что «только в нашем кинотеатре вы можете увидеть такие замечательные фильмы», от зрителей отбоя не будет!..

Я упоминал, кажется, что уже был на воле, а Бенди еще досиживал полгода. Как меня выпустили, поспешил я покинуть гостеприимную Одессу, штат Техас, и перевел дух только тогда, когда между нею и мною оказалось довольно много сотен миль родимых Штатов. Оглядевшись по сторонам, я обнаружил, что подсознание привело меня в уютнейшее местечко, где сходились две железные дороги, два шоссе и в меру судоходная речушка. В нашей профессии это очень важно — иметь квартиру с запасными выходами... Называлось все это вместе, как гласила надпись на заборе, город Вандейлия, штат Иллинойс.

 Остановился я в отеле под названием «Старый добрый постоялый двор», позвонил приятелю в Небоскребвилль , и через пару дней получил от него чек, по которому мне в местной меняльной лавке выдали пачку сотенных толщиной в лодыжку. Принялся я отдыхать и бездельничать, но месяца через два заскучал без дела — и вспомнил про Ханта. Прошелся по Мэйн-стрит, насчитал там с полдюжины киношёк, тихо отдающих концы под ударами телевидения, и выбрал среди них некое заведение, где мелькали дамские шляпки: возможно, удачное расположение между кондитерской и парикмахерским салоном помогло ему сохранить кой-какую клиентуру. Владелец, некто Смит-Ковалик, для виду покочевряжился, но в конце концов уступил мне свое святилище целлулоидного Молоха чуть дороже «Понтиака» выпуска 72 года, но намного дешевле трехдюймовой базуки.

Через месяц я получил от Ханта партию шедевров его научного искусства — и началось... Первыми жертвами пали представительницы противного пола. Выходили они после сеанса растроганные и прослезившиеся, с полными ридикюлями неумеренных восторгов. Естественно, на следующий день в зале перебывали все подруги пострадавших, потом их мамаши, а к концу недели — и благоверные муженьки, с мясом оторванные от покерных столов. Через месяц в городе снова вошли в моду стетсоновские шляпы, пояса-патронташи и никелированные револьверы калибром с полкулака. Я нанял сменного киномеханика и крутил волшебные ленты до изнеможения, пока с них не начинала сыпаться эмульсия, так что к концу смены ее приходилось выметать волосяной щеткой. Джимми Хант время от времени присылал очередную дозу своего киногиптонического зелья, я добросовестно перечислял в банк его долю, и все шло чинно-благородно. Через пару месяцев я вернул долг нью-йоркскому приятелю, а мой счет в местном капище Маммоны достиг такой величины, что начальник полиции начал здороваться со мной на улице. Я обзавелся японскими электронными часами, черной квакерской шляпой, постоянным местом в «Добром старом салуне» и обширными знакомствами в обществе.

Но тут вышел на волю Бенди. Приехал он ко мне как в дом родной, отмылся, отоспался, огляделся и решил внести свой вклад в наше просперити, которое процветало чем дальше, тем пышнее. Однако опьяняющее чувство свободы малость притупило его неуемную фантазию, и первое время он больше шлялся по городку. А потом стал часами пропадать в кинозале моего популярного заведения.

И вот как-то вечерком после пятого стакана апельсинового сока говорит он мне:

—          Слушай, Мак, ты меня знаешь. Я никогда не испытывал особых иллюзий касательно науки и всякого там высшего образования. Но великое изобретение нашего приятеля Джимми Ханта, это замечательное достижение томящегося в узилище разума, похоже, начинает примирять меня с существованием университетов. Ты бы видел, до какой степени обалдения доходят наши лопоухие зрители к середине сеанса! Они сидят там онирваневшие до предела и ничего вокруг себя не видят, хоть кол им на голове теши! Признаться, я не верил Джимми, когда он толковал про абсолютный гипноз, но теперь... Он действительно великий ученый!

—          Бенди,— отвечаю я,— ты ведь тоже меня знаешь, и мое жизненное кредидо тебе прекрасно известно: изобретение тем значительнее, чем больше долларов оно позволяет выкачать из ближнего, и именно в этом высшая научная ценность любых научных достижений, вроде игральных автоматов и тотализатора...

—          Нет,— кричит в восторге Бенди,— ты, старина, все-таки не можешь оценить величие науки по достоинству. Ну-ка, что --">