Терри Пратчетт - Маленькие Боги

туман, горячий и наполенный электрическими вспышками, а море по-прежнему бушевало. Симони вытащил рангоутное дерево, и заметил, что вес полегче, так как кто-то схватился за другой конец. Он взглянул в глаза Бруте. – Молчи, сказал Брута. – Это боги нас наказывают?

– Молчи!

– Я хочу знать!

– Так лучше, чем если бы мы сами себя наказывали, верно?

– Остались люди, которые уже никогда не выберутся из кораблей!

– Никто не говорил, что это будет приятно!

Симони оттащил кусок обшивки. Там был человек, доспехи и кожаные части были испорчены настолько, что ничего невозможно было определить, но живой. – Слушай, сказал Симони под порывом ветра. – Я не сдамся! Ты не победил! Я делаю это не для каких бы то ни было богов, существуют они, или нет! Я делаю это для людей! И прекрати так улыбаться! Пара костей упала на песок. Мгновение они искрились и потрескивали на песке, а потом исчезли. Море успокоилось. Туман разорвался на клочья и исчез в никуда. В воздухе по-прежнему висела дымка, но хотя бы было видно солнце, пусть как более яркое пятно на куполе неба. Еще раз, снова, возникло ощущение, что вселенная затаила дыхание. Появились боги, прозрачные и мерцающие, в фокусе и нет. Солнце засияло на призраках золотых кудрей, крыльев и лир. Когда они заговорили, они заговорили в унисон, их голоса то вырывались вперед, то запаздывали, как всегда получается, когда группа людей старательно пытается воспроизвести нечто, что было велено сказать. Ом был в этой толпе, он стоял прямо позади Цортского Бога Грома с отстраненным выражением лица. Было заметно, пусть одному Бруте, что правая рука Бога Грома исчезала за его собственной спиной таким манером, словно кто-то держал ее выкрученной на грани боли. Что боги сказали, услышал каждый сражающийся на своем родном языке, в соответствии со своим собственным восприятием. Это сводилось к:

I. Это Не Игра.

II. Здесь и Сейчас, Вы Живы. А потом все кончилось.

* * *

– Ты станешь хорошим епископом, сказал Брута. – Я? – сказал Дидактилос. – Я же философ!

– Хорошо. Нам самое время обзавестись философом. – И эфебец!

– Хорошо. Ты сможешь придумать лучший способ управления страной. Священники не должны этим заниматься. Они не могут думать об этом должным образом. Как и солдаты. – Спасибо, сказал Симони. Они сидели в садике Ценобриарха. Высоко в небе кружил орел, высматривая нечто, что не было черепахой. – Мне нравится идея демократии. Должен быть кто-то, кому все не доверяют, сказал Брута. – Таким образом, все счастливы. Подумай об этом. Симони?

– Да?

– Я назначаю тебя главой Квизиции. – Что?

– Я хочу прекратить ее деятельность. И я хочу сделать это самым тяжелым способом. – Ты хочешь, чтобы я перебил всех инквизиторов? Отлично!

– Нет. Это простой путь. Я хочу как можно меньше смертей. Разве что тех, кто получает от этого удовольствие. Но только их. Теперь… а где Урн?

Движущаяся Черепаха по-прежнему оставалась на берегу, ее колеса были погребены под нанесенным штормом песком. Урн был слишком расстроен, чтобы попытаться выкопать ее. – Последний раз он возился с починкой дверного механизма, сказал Дидактилос. – Его хлебом не корми, дай что-нибудь починить. – Верно. Надо будет найти для него занятие. Орошение. Архитектура. Что-нибудь в этом роде. – А что ты собираешься делать? – сказал Симони. – Мне надо сделать копии Библиотеки, сказал Брута. – Но ты же не умеешь ни читать, ни писать, сказал Дидактилос. – Нет. Но я вижу и могу рисовать. Две копии. Одна для хранения здесь. – Когда мы сожжем Семикнижие, будет полно места. – сказал Симони. – Ничего не будет сожжено. Всему свое время. – сказал Брута. Он взглянул на мерцающую полоску пустыни. Смешно. Сейчас он был так же счастлив, как тогда, в пустыне. – А потом…-начал он. – Да?

Брута опустил взгляд на фермы и деревеньки вокруг Цитадели. Он усмехнулся. – А потом мы лучше будем заниматься делом, сказал он. – Каждый день.

* * *

Фаста Бенж задумчиво греб домой. Он отлично провел эти несколько дней. Встретил множество новых людей и продал довольно много рыбы. Птанг-Птанг со своими прислужниками лично обратился к нему, взяв обещание никогда не развязывать войны в месте, о котором он никогда и не слышал. Он согласился. (* В языке племени Фасты Бенжа нет эквивалента слову «война», потому что воевать им не с кем, а жизнь и так достаточно сложна. Слова Птанг-Птанга дошли как: «Помнишь, как Пача Мож ударил своего дядю большим --">