Джон Тэйн - Самое главное приключение

продолжал он. — Возьми, к примеру, Дрейка. Ему двадцать
девять, и он беден, как церковная мышь. В его возрасте я уже почти шесть
лет как был миллионером. И в то же время его дарования значительно превосходят мои. Ему просто не выпал такой же шанс, вот и все.
— А если бы выпал? — возразила Эдит. — Думаешь, он был им воспользовался?
— Нет, — задумчиво ответил Лейн. — В нем нет ни капли деловой хватки. И все же я считаю, что голова у него получше моей.
— Так отчего бы ему не поработать головой?
В реплике Эдит прозвучала насмешливая нотка. Доктор удивленно посмотрел на нее.
— Мне казалось, вы с Дрейком большие друзья, — заметил он.
— Это правда, — с готовностью подтвердила она. — Но полнейшая тщета его древних иероглифов действует мне на нервы. Лучше бы он занял свой
ум чем-нибудь более осмысленным.
— Откуда тебе знать, бесполезна ли его работа? — парировал доктор.
— Ах, сейчас последует очередная научная канонада, — рассмеялась она.
— Уползаю в свой скромный уголок. Я побеждена… Разве ты не понимаешь,
— с внезапной пылкостью заговорила она, — что вся эта расшифровка диковинных надписей, так или иначе, ни на йоту не изменит жизнь современных людей? Что нам дела до того, каким образом полудикая раса, вымершая многие столетия назад, предсказывала затмения луны? Станет ли жизнь
хоть одного человека лучше, если он узнает, как этот мертвый и забытый народ избавлялся от трупов ближних?
— Возможно, — рискнул пошутить доктор, — ты бы предпочла, чтобы Дрейк
обратил свои таланты на нерешенную проблему младенческих колик?
— По крайней мере, это было бы полезнее! — вспыхнула Эдит.
— Ничуть нет, мой ангел, — сказал Лейн. — Тебе нужно смотреть на вещи
шире. Победа над болезнями и открытие источника жизни не составляют и

7

половину задачи. Недаром древние говорили, что бытие целостно и едино; нельзя изменить ничтожную часть, не изменив всей его ткани. Боливийские
иероглифы Дрейка — такая же жизненно важная часть науки, как безвестные паразиты рыб, с которыми я вожусь в надежде узнать что-то новое о раке. И я не удивлюсь, — заключил он, чуть посмеиваясь, — если когда-нибудь труды Дрейка дадут нам ключ к решению главной загадки.
— И объяснят, что есть жизнь? — засмеялась Эдит. — Если так, я съем
вот это.
Она указала на чрезвычайно отталкивающую рептилию в одной из стеклянных банок. То была любимица доктора: опухоль, расправившаяся с животным, похоже, была уникальной в истории раковых заболеваний.
Еще раз улыбнувшись, Эдит исчезла так же бесшумно, как и появилась.
У нее была своя работа, у доктора — своя. Утро Эдит начиналось краткой
беседой с китайской прислугой: краткой потому, что обе стороны были деятельны и не тратили лишних слов. Затем она час или два ухаживала за цветами в английском саду, предмете своей гордости; после наступал черед серьезных ежедневных обязанностей. Они состояли в регулярной учебе под
руководством отца. По просьбе дочери он разработал курс теоретических занятий и лабораторных опытов, подводивший Эдит к пониманию основ его
научного труда. Каждый вечер молодой врач, недавно закончивший университет, на протяжении двух часов пополнял доходы от своей скудной практики, разъясняя Эдит сложные моменты дневных уроков. Девушка стремительно и заметно совершенствовала свои познания. Она никогда не обращалась к отцу с вопросами, ответы на которые мог дать любой компетентный
преподаватель.
В солнечное время дня она читала под перечными деревьями у ворот.
Сюда приходили за вознаграждением итальянские и японские рыбаки, приносившие ученому курьезы из своих сетей. Среди рыбаков и мореходов
всего тихоокеанского побережья и даже Гавайев и далекой Японии доктор Лейн из Сан-Франциско давно слыл знаменитостью. Всякий знал, что этот
чудак готов заплатить доллар за больную и совершенно непригодную для
продажи рыбу. А за какое-нибудь глубоководное чудище он платил целых
десять долларов. Что делал он с этими уродцами, рыбаков не интересовало —
плата была столь же велика, как их невежество.
Время от времени какой-нибудь честолюбивый моряк предлагал Эдит
свой гениальный шедевр, созданный за месяцы кропотливой работы на баке. Обычно это была фантастическая русалка, сработанная из ламинарий
и кокосовых орехов, или морской змей, искусно сделанный из водорослей
и рыбьих пузырей. Но моряк быстро убеждался в том, что напрасно тратит
время. --">