Сергей Юрьевич Волков - Анабиоз. Марш мародеров

Наверное, хирург, отрезающий молодому, сильному человеку ногу или руку, тоже терзается в нравственном выборе, ведь он фактически калечит больного, спасая ему при этом жизнь.

Но у хирурга все просто — удалив пораженную конечность, он почти на сто процентов уверен, что его пациент выживет. У Ника такой уверенности нет. Есть только вера в правоту своего решения.

Усмехнувшись — надо же, опять он столкнулся с дилеммой веры и правоты — Ник поднимает автомат. Один выстрел, всего один.

А может, всё проще? И нет никакого противостояния хорошего зла и плохого добра? И жизнь — действительно миг между прошлым и будущим? Ник упрямо мотает головой, трет костяшками пальцев внезапно заслезившиеся глаза. Вся эта философия хороша, когда ты сидишь в уютном кресле с бокальчиком хорошего вина. Теории, гипотезы, идеи…

А сейчас, здесь, на этом холмике, поросшем чертополохом, как раз и есть жизнь, настоящая, реальная. И ее движут поступки. «Боишься — не делай. Делаешь — не бойся»^[37], — кажется, так.

Ник расставляет ноги, как учил подполковник Новиков, вжимает в плечо приклад автомата…

— Стой! — раздается за спиной срывающийся голос Эн. — Ник! Никита… Не надо!

Эн

Я не смогла его остановить.

Или не захотела? Не знаю. Дамир… ну, Хал, он сразу сказал: «Не ходи, он так решил». Но я пошла. Зачем? Может быть, потому что еще надеялась его вернуть? Тоже нет. Не надеялась. Того Никиты, которого я знала практически с детства, моего тренера, моего… В общем, человека, казавшегося мне самым лучшим, самым правильным, его ведь больше не существует. Он исчез, а на его место пришел другой — жесткий, даже жестокий. Теперь Ник всегда знает, что надо делать и как надо. Мне плохо становится, когда я на него смотрю.

Никогда не любила вот таких — уверенных, с холодными глазами. Они думают, что все в этом мире просто и легко. А мир сложный, тут никогда не бывает однозначных решений. За все надо платить.

Душа… Вот у Ника теперь как будто нет души. Нет сердца. Только разум. Математический такой разум, как у робота. Когда он выстрелил первый раз и не попал — пуля вошла в землю, — у меня мелькнула мысль толкнуть его, схватить автомат, кричать, царапаться… Только я сразу поняла, что это не поможет.

Могла, но не сделала. Не стала. И еще я поняла в тот момент, что он не пойдет со мной в Иркутск, домой. Вот Дамир пойдет. И будет защищать меня всегда и везде. Как Камил. А Ник… Ему проще опять оставить меня в каком-нибудь подвале, запереть — и идти одному.

Он думает, что стал сильным. А он слабый. Потому что главная сила — она в душе и сердце, а не в голове. И не в автомате. Хотя, наверное, я и ошибаюсь — ведь он думал в тот момент, когда стрелял, не о себе, не обо мне, а обо всех людях.

Он попал с третьего раза. И все там, впереди, закричали, страшно очень закричали, и побежали к нам, и тоже начали стрелять. Я легла в траву, колючую такую, жесткую и закрыла голову руками. А он остался стоять. Эксо-эксо, Кэнди…

Эпилог

Могилу Монаху вырыли на том самом холмике, откуда Ник стрелял в него. Но это случилось уже вечером. Весь день Цапко и добровольцы делали прививки общинникам, кололи антибиотики заболевшим. Поле на краю червоточины превратилось в госпиталь под открытым небом. Никто уже не надевал маски — смысла в них не было никакого.

Ник все это время просидел возле МТ-ЛБ в обнимку с автоматом. Он смотрел в небо. К нему никто не подходил, не разговаривал с ним…

Когда начинает темнеть, на поле вспыхивают многочисленные костры. На тягач грузят самых тяжелых больных, в основном детей, и Юсупов увозит их в Цирк. Цапко обходит костры один за другим, разговаривает с людьми, дает советы. За ним по пятам тенями движутся Анна Петровна и бригадир рыбаков Заварзин. Фельдшер убеждает общинников остаться на поле до утра. Ему задают множество вопросов, главный из которых — сумеет ли он остановить болезнь.

Ник слышит ответы Цапко, осторожные, взвешенные, но полные оптимизма. Он вздыхает. Да, все получилось именно так, как Ник и предполагал — после смерти Монаха люди словно очнулись. Нет, поначалу они, конечно, попытались убить его, Никиту Проскурина, но Юсупов подогнал тягач к холмику и Цапко, взобравшись на башню, закричал, что они добыли вакцину, что за золотистыми стенами червоточины нет никакого рая, и много чего еще…

Дело сделано. Мавр может уходить. Уходить потому, что никто и никогда не простит Нику смерти --">