Дмитрий Азанов - Гвоздь

Дмитрий Азанов Гвоздь

– Вставай. Вставай! Встава-ай!!! Вставайвставайвставайвставайвставайвставайвставайвстава-а-ай!!! Вста…

Привычным движением Он смахнул будильник с табуретки, заменяющей прикроватный столик. Будильник, с грохотом разрывая мертвую тишину ночного дома, укатился куда-то в дальний угол. Стоп! При чем здесь вообще будильник?

Какое-то время он просто лежал, прислушиваясь к собственным ощущениям. Тьма непроглядная. Он открыл глаза, но ничего не изменилось. Закрыл снова.

Что-то смутно беспокоило его. То ли голос, разбудивший его посреди ночи, то ли сон, этим голосом прерванный. Снилось что-то важное – в этом Он был уверен. Но чем больше напрягал память, тем больше расплывались смутные тени, рваные лохмотья сновидения. Резкий и противный незнакомый голос разогнал чуткий сон, как внезапный выстрел поднимает с насиженного места стаю птиц. И так же невозможно было теперь собрать недосмотренный сон по кусочкам, вернуть на место, досмотреть, в конце концов…

«Да какого хрена?» – мысленно выругался Он, злясь не то на голос, так бесцеремонно разбудивший его среди ночи, не то на себя – за то, что поддался. – «Да пошел нахер, с какой стати я буду вставать?».

Вставать ему действительно было некуда и незачем – стояла глухая беспросветная ночь и до утра еще было, как пешком до ближайшего человечьего жилья. А значит очень и очень далеко. Да и утро предстояло субботнее. Да хоть бы и понедельник – уже много лет не выходя за пределы дворовой ограды, Он давно перестал различать будни и выходные.

Заснуть не удалось. Внезапно проснувшийся мочевой пузырь безапелляционно заявил, что вставать все-таки придется. Выругавшись, Он опустил ноги на ледяной пол, от чего проснулся окончательно. Тапки, как назло, куда-то запропастились. Он слепо шарил ногами в темноте, а мочевой пузырь все настойчивей вопил о том, что ему необходимо опорожниться. Как апофеоз полосы неприятностей, опять заныл гвоздь в голове.

Откуда в его голове взялся огромный гвоздь, Он не знал. Просто был всегда, сколько Он себя помнил. Торчал из головы на добрых восемь сантиметров да иногда ныл, вот как сегодня, реагируя на погоду. Так ноют застарелые переломы у ветеранов войны, труда и пьяных драк. Он привык воспринимать гвоздь, как часть себя, тем более, что особых беспокойств стальная железка в голове не причиняла. Надо только следить, чтобы не цепляться гвоздем за притолоку, проходя в низкие дверные проемы.

Ноги наконец нащупали тапки. Он привычным жестом снял с вешалки старую армейскую шинель, постоял пару секунд в темноте, собираясь с духом. Наконец, решившись, он рывком распахнул дверь и шагнул за порог.

И тут же об этом пожалел. Ночь моментально вцепилась в него своими ледяными щупальцами, забираясь под шинель и дальше, глубже, пробирая до самого мозга костей, ощупывая каждую клеточку.

Он встряхнулся, прогоняя холод, засунул руку в запахнутую шинель. Горячая струя, освободившись, мощным потоком устремилась вперед и вниз по дуге. Разрывая промерзшую темноту, кипящий поток с шипением вгрызался в невидимый с крыльца сугроб, пытаясь пробиться к земле. Облегченно выдохнув, Он оглянулся вокруг. Впрочем, увидеть удалось немногое. Небо, затянутое тучами напоминало плотное черное одеяло, без единого светлого пятнышка. Под этим одеялом спала земля, накрывшись с головой. Спала мертвецки, не видя снов.

Давление в мочевом пузыре начало спадать и вскоре последние капли упали на тапки. Он еще пару раз дернул рукой, стряхивая остатки жидкости и спрятал член обратно в шинель. Постоял, глубоко вдыхая морозный воздух. Несмотря на пронизывающий холод, в дом возвращаться не хотелось. Тем более, что сон все равно покинул окончательно.

Он нащупал в кармане пачку сигарет, достал одну, чиркнул спичкой. Яркое пламя на мгновение ослепило его, резанув по глазам. Прикурил и щелчком отправил спичку в темноту. Огонек прочертил дугу и исчез. Окружающая чернота сожрала его также, как до того пожрала все остальное. Медленно втягивая в себя табачный дым, Он не сводил глаз с яркого уголька на конце сигареты, который медленно, но верно приближался к его пальцам.

Он оперся на перила и уставился в темноту. Где-то там впереди, за невидимым сейчас горизонтом – он знал – жили люди. Он знал об этом, хотя никогда там не бывал. Он боялся людей, как боятся неизвестного. Люди, в свою очередь, тоже боялись, а потому ненавидели его. Здесь, в --">