Екатерина Косьмина - Цельнометаллический человек

грунте неподалеку от лодки. По счастливой случайности его не снесло в глубину Курило-Камчатского желоба. Петр перегруппировывает новых рабочих муравьишек в три дрона поменьше, и стабилизирует связь. Два выгруженных дрона он тоже делит на части.

Передатчик оживает, синтезирует голос:

– Тут все скрипит. И капает. Свет погас, только аварийная лампа мигает. Я могу что-то со своей стороны делать?

– Можешь. Павлик, заткнись! Не мешай думать.

Нужно запустить дронов на «Санкт-Петербург» и попытаться с их помощью починиться. Включить второй, недоступный Павлу резервный генератор и продуть балластные цистерны, а после… Озеров назвал бы эту идею самонадеятельной. Брат – гениальной. Но других мыслей у Петра нет.

– Когда скажу, впустишь моих малышей? Нам нужен входной люк под центральным постом.

– Так мы же на грунте!

– А у меня три горнодобывающих дрона. Подожди, я сейчас до тебя докопаюсь. Связь может быть нестабильной. – Предупреждает Петр. – Так, ты помнишь, как выравнивают давление? Сможешь помочь?

– Как?! Если тут ничерта не работает?!

Петр со вздохом упирается в пульт локтями, прячет в ладонях лицо. Так меньше кружится голова. После эмоционального подъема наступил спад, требуются усилия, чтобы хоть как-то собраться.

У Петра есть данные с грифом «секретно» от конструкторского бюро, но ему они не нужны. Он рисует в воображении «Санкт-Петербург», слой за слоем, так, как его чувствует. Наверное, что-то подобное представляют опытные хирурги, когда готовятся к операции.

«Я и правда не человек. Я долбаный дрон», – понимает Петр с отчаянно острой отчетливостью.

– Слушай сюда… – Только бы не лишиться сознания. Петр растирает переносицу и начинает говорить короткими рублеными предложениями, надеясь, что брат запомнит порядок действий и не запутается. Параллельно он программирует, закованные в экзоскелет пальцы летают, дирижируя алгоритмами.

Дроны перегруппировались и бурят под лодкой породу.

– Работает только правая половина балластных цистерн. Сейчас я попробую вас поднять. Скорость всплытия может получиться не до конца контролируемой. Будет жестко. Может, кессонка накроет. Тебе нужно как-нибудь мичмана твоего закрепить. Если сам никак не закрепишься, за что-нибудь уцепись, где не сильно торчит, потому что вас будет вращать аж до самой поверхности. Амирханова предупреди, раз теперь с ним можно связаться.

Павел отзывается отрывистым «Ага».

– Прием. Все готовы? – Спрашивает Петр спустя две минуты.

– Вроде да, – говорит Павел. И неожиданно добавляет. – Спасибо, Петь. Ты самый лучший брат на свете.

Это звучит наивно, по-детски, не к месту. Так, что душу корежит.

Смутившись, Петр командует:

– Поехали.

Дроны действуют самостоятельно, по протоколу. Теперь от Петра ничего не зависит, ему больше не нужно принимать решения лихорадочно быстро. И Петр заново начинает слышать и чувствовать, воспринимать все, что происходит в собственном боте. Слышит какофонию пугающих звуков, горестно всхлипывающий сонар.

Он дожидается двойной сигнал с «Санкт-Петербурга». Приборы «грузовичка» отмечают движение лодки, фиксируют ее приближение. Вскоре «Грузовичок» и «Петруха» оказываются на одной линии. Потом лодка с братом уходит наверх.

На Петра накатывает чудовищная, размером с Тихий океан глыба усталости. Нет, он не дрон. Он маленький, хрупкий парализованный человечек, завернутый в металлическую фольгу. Петр переводит управление всплытием «грузовичка» в автономный режим.

Связь с «Санкт-Петербургом» стабильна, позволяет держать руку на пульсе. Наверху дежурят военные и многофункциональное аварийно-спасательное судно, красное, как помидор. Угроза цунами ликвидирована. Брат спасен, Павел пролечится и позабудет о тяге к умопомрачительным красотам глубоководного туризма. «Петруху» отбуксируют на верфь, там посмотрят, что можно сделать. Секретность реактора сохранена. Запасы русия на положенном месте. И вообще, все хорошо.

Петр поднимает голову. Смотрит на крашенный охрой потолок над центральным пультом. По нему тянутся кабели в кофрах, между которыми… Наконец-то Петр видит все, что происходит снаружи. Потолок растворяется в проступающей сквозь него синеве океана, и где-то там, наверху, донную тьму прорезают лучи.

Петр чувствует солнечное тепло на лице. Глаза его закатываются. Он остается сидеть, удерживаемый экзоскелетом.

--">