Артур Чарльз Кларк - 2061: Одиссея три

Артур КЛАРК 2061: ОДИССЕЯ ТРИ

Памяти Джуди-Линн Дель Рей,

Замечательного редактора, которая с самого начала поверила в замысел этой книги, но так и не дождалась его осуществления.

ЧАСТЬ I ВОЛШЕБНАЯ ГОРА

Глава 1 Остановившееся время

– Для семидесятилетнего мужчины ты на удивление хорошо сохранился, – заметил доктор Глазунов, глядя на ленту, которая медленно выползала из медицинского компьютера. – Никогда не дал бы тебе больше шестидесяти пяти.

– Давай без лести, Олег. Тем более, что мне сто три, и тебе это отлично известно.

– Ну вот, опять! Можно подумать, что ты не знаком с книгой профессора Руденко.

– Милая Катерина! Мы собирались вместе отпраздновать день ее столетия. И вот ее больше нет – такова цена за жизнь на Земле.

– Ирония судьбы, особенно если учесть, что именно ей принадлежит знаменитая фраза «тяготение – источник старения». Доктор Хейвуд Флойд задумчиво смотрел, как меняется панорама прекрасной планеты, находящейся всего в шести тысячах километров. Планеты, на которую уже никогда не ступит его нога. Иначе как насмешкой это не назовешь – нелепый несчастный случай позволил ему сохранить прекрасное здоровье, тогда как почти всех его друзей уже нет в живых. Прошла всего лишь неделя после возвращения на Землю, когда, несмотря на все предосторожности и твердую уверенность, что уже теперь-то с ним ничего не произойдет, Флойд свалился с балкона второго этажа. Правда, он тогда немного выпил, но с полным правом – ведь он был героем в этом новом мире, куда вернулся «Космонавт Леонов». Множественные переломы, сопровождаемые осложнениями, можно было вылечить только в «Пастере» – космическом госпитале на околоземной орбите.

Это произошло в 2015 году. А сейчас – он бы ни за что не поверил, если бы не календарь на стене, – 2061.

Биологические часы Хейвуда Флойда не только шли гораздо медленнее благодаря тому, что сила тяготения на борту космического госпиталя была в шесть раз меньше земной, но и дважды в его жизни поворачивали вспять. В настоящее время большинство ученых считало – хотя были и такие, кто оспаривал это, – что глубокий сон во время длительных космических полетов не просто замедляет процесс старения, но и содействует омоложению организма. За время путешествия к Юпитеру и обратно Флойд стал моложе.

– Так ты и правда думаешь, что мне можно лететь? Никакой опасности?

– Во Вселенной отсутствует такое понятие, Хейвуд. Просто я считаю, что у тебя нет физиологических противопоказаний. Ведь на борту «Юниверс» ты будешь находиться примерно в тех же условиях, что и здесь. Разумеется, там нет такого медицинского обслуживания, как в «Пастере», но доктор Махиндран – прекрасный врач. А если возникнут серьезные осложнения, он просто усыпит тебя и отправит обратно к нам наложенным платежом.

Именно на такой ответ и надеялся Флойд, однако к его радости примешивалась грусть. Ведь на долгие недели ему придется покинуть госпиталь, бывший для него домом в течение почти полувека, придется расстаться с друзьями. И хотя космический корабль «Юниверс» – роскошный лайнер в сравнении со стареньким «Космонавтом Леоновым» (теперь «Леонова» держат на околоземной орбите как один из главных экспонатов музея Лагранжа), элемент риска, как и в любом продолжительном космическом полете, не исключен. Особенно если корабль отправляется на решение столь необычных задач…

И все– таки он, видимо, стремился именно к такой цели, даже в свои сто три года (или, если исходить из сложных возрастных расчетов профессора Катерины Руденко, полным сил в шестьдесят пять). Последние десять лет Флойд ощущал какое-то смутное беспокойство, неудовлетворенность от чрезмерного комфорта и размеренной жизни. Хотя в Солнечной системе осуществлялось множество увлекательных проектов -и освоение Марса, и создание базы на Меркурии, и озеленение Ганимеда, – Флойд не мог найти себе цели, достижению которой ему захотелось бы отдать свои знания, свой опыт и все еще немалую энергию. Двести лет назад один из первых поэтов эпохи научно-технического прогресса устами Одиссея-Улисса выразил чувства, владевшие сейчас Флойдом:

Наши жизни сплелись.

Нас и так было мало. Теперь

Не осталось совсем. Каждый час, отвоеванный нами

У пучины безмолвия, тает в холодном тумане,

За которым виднеется настежь открытая

--">