Джо Мино - Юные пилигримы

Юные пилигримы (Джо Мино)

Говорят, колония на этой, в остальном необитаемой, планете была основана христианскими поселенцами, членами двух истово верующих семей. Эти семейства — как и прочие набожные переселенцы — преодолели немыслимые расстояния, отринув все нечестивые блага цивилизации, забывшей о Боге, и мобилизовали все сил, дабы противостоять бесстыдному безбожию и начать все с чистого листа, наново выстроить мир. Этим чаще всего объяснялось настойчивое стремление колонистов к глухой изоляции, равно как и их потрясающая сила духа: считалось, что никто, кроме глубоко религиозных людей, не сможет выжить в столь суровом, бесплодном краю. Колония располагалась на крошечной безымянной планете, по размерам сравнимой с Фобосом, спутником Марса, причем одно полушарие этой планеты пребывало в вечных мутно-серых сумерках. Кроме серебристых пределов самой колонии, состоявшей из трех стеклянных куполов — под ними стояли жилые дома и были разбиты поля и огороды в окружении сложной системы тоннелей, вспомогательных помещений и воздушных шлюзов, — на планете не было ничего: только иссохший пустынный пейзаж из низких холмов, припорошенных красной пылью, и удручающе чистое звездное небо над головой. Впрочем, даже не небо, а сразу космическое пространство.

* * *

— Вот он. Там, впереди. — Куинн указал на красный холм чуть поодаль.

Мальчик уже отчаялся отыскать это место. Но вот он, здесь: низкий пирамидальный холм и рядом с ним — тропинка, которую Куинн протоптал на прошлой неделе.

Левой рукой он взял девочку Лану за тяжелую серебряную перчатку. Его круглый шлем запотел изнутри — дыхание участилось, поскольку они забирались в гору. Лана поскользнулась, и Куинну пришлось поддержать ее двумя руками. Поднявшись на вершину холма, они немного передохнули. Куинн нагнулся вперед, упершись руками в колени. На внутренней поверхности шлема то появлялся, то исчезал пар от его дыхания. Лана сидела в пыли и поддерживала свой тяжелый шлем двумя руками.

— Если бы я знала, что это так далеко… — сказала она, но не сумела закончить фразу.

Лана закрыла глаза, пытаясь отдышаться. Куинн видел, что под выпуклым стеклом шлема ее щеки разрумянились. Это было красиво. Прядь ее светлых волос прилипла ко лбу, покрытому едва заметными бисеринками пота. Сейчас Лана была похожа на сердитую маленькую девочку, которая сидит слегка надув губки. Лане четырнадцать, она на год старше Куинна. Они оба родились во время долгого путешествия Оттуда Сюда, в какой-то точке на карте звездного неба, которую теперь никто не сумел бы найти, поскольку все, что связывало колонистов с Прошлым, включая корабль, доставивший их сюда, давным-давно было разрушено, демонтировано или зарыто в красной пыли. Когда Куинн был совсем маленьким, его мама часто шутила по этому поводу, когда укладывала его спать. Что-то насчет «моего ребенка, рожденного из звездной пыли». Он никогда не понимал эту шутку и сейчас уже толком не помнил. Он наблюдал, как разгоряченные щеки Ланы постепенно охлаждаются и белеют. И когда они стали совсем белыми, спросил:

— Ну что, пойдем?

Лана легонько кивнула, но осталась сидеть на месте. Она подняла голову и посмотрела прямо в глаза Куинна. Ее взгляд был очень серьезным.

— Если мой отец узнает, что мы ходим так далеко…

Она опять не закончила фразу, но на этот раз не потому, что не смогла. Просто в том не было необходимости.

Отец Ланы, Форрест Блау, человек строгих правил, отличался суровым нравом. Крепкий, широколицый мужчина с большой седой бородой, он лично профинансировал Великое Переселение. На Земле он был владельцем большой агропромышленной фермы. Сейчас, будучи основателем и старшим священником этой скромной колонии, он проводил богослужения и наедине исповедовал Куинна. Для Куинна лицо Форреста Блау было как лик самого Господа, насколько он себе его представлял: строгое, жесткое, непреклонное, немного похожее на суровые серые камни самой планеты. А еще у него был длинный белый хлыст — с заостренным концом, навощенный до блеска, вырезанный из ветви березы, первого из деревьев, прижившихся на планете и теперь заполнявших весь Третий купол своими жизнелюбивыми, древними с виду ветвями. Форрест не расставался с этим белым хлыстом, даже садясь за обеденный стол. Иногда он размахивал им на проповедях, поочередно указывая на присутствующих и вопрошая: «Кто из нас не без греха?» --">