Геннадий Самойлович Гор - Нездешний старичок

трезво-ироническим тоном:

- Жизнь. И техника. Чего только не бывает.

Яблоков посмотрел в окно. Опять стояли осины и моросил дождь. Он отвернулся и закрыл глаза.

Проснулся он от духоты и людских голосов. Поезд стаял на какой-то ночной, но не по-ночному шумной станции. Пассажиры, задыхаясь, лезли с узлами и ребятишками. Ребятишки плакали, а женщины ругались из-за места.

Яблоков повернулся на другой бок и уснул. Приснился ему старшина седьмой роты, в которой он служил накануне войны. Старшина, огромный и насмешливый, стыдил Яблокова, показывая на плохо заправленную койку и, угадывая самое чувствительное место, говорил о девушке, которая осталась, вероятно, в родном городе и не подозревает, что Яблоков такай нерадивый, что даже не может заправить койку, а сапожную щетку кладет под подушку, что уже совсем недопустимо и смешно. И действительно, под подушкой лежала черная, пахнущая ворванью сапожная щетка, неизвестно как попавшая туда...

Проснулся Яблоков сконфуженный, с ноющим от неудобного положения плечом. Ребятишки по-прежнему плакали, а женщины спорили из-за мест, хоть ночь уже кончилась и наступило утро. Спорили они с каким-то старичком, которого не была с вечера, он сел в вагон, должно быть, ночью.

- Еще не такой старый, мог бы и ужаться. Дети стоят, а он не хочет подвинуться.

Яблоков посмотрел на старичка и удивился: он в полушубке и валенках. Уж не тот ли, про которого рассказывал пассажир?

- Вы его не трогайте, гражданки, - заступился Яблоков, - он необыкновенный.

- А мы обыкновенные, что ли, - закричали женщины, - чтобы всю ночь стоять на ногах?

- Извиняюсь, - вмешался старик, - я вам сказал: мне ехать всего сорок пять минут. Через сорок пять минут я освобожу вам место. Я ноги поджать не могу, они у меня больные.

Яблоков встал и предложил женщинам свое место, но они, увидя, что у него нет одной ноги, отказались сесть на его полку.

- Вы что, из госпиталя, что, ли?

- Из госпиталя.

- Домой?

- Не знаю. Надеюсь, что домой. А может оказаться - и на разбитое место. Город мой спалил немец.

- А семья в живых?

- Я не семейный, - ответил Яблоков строго.

И таким же строгим сухим голосом спросил старика: - Что это вы в полушубке? У нас, кажется, еще лето.

- Это у вас лето, - ответил, жуя, старичок,- а у нас - зима.

- Где это у вас?

- В Якутске.

- Вы из Якутска? А я думал, издалека.

- Я и есть издалека. Дальше Якутска Ледовитый океан.

- Знаю. Грамотный. Географию проходил.

- Извиняюсь, сколько сейчас время?

- Без пяти восемь.

- Значит, надо мне уходить, - сказал старичок. - Сорок пять минут прошло. Садитесь, женщины.

И он незаметно исчез, хотя поезд по-прежнему бежал не останавливаясь. Тут пассажиры заметили: старичок впопыхах забыл чемоданчик.

Сердце Яблокова смутилось, как смутилось оно во время рассказа о необыкновенном предмете, который может повторить то, что никогда не повторяется.

Когда-то он любил Ольгу Иванову, девушку с большими синими удивленными глазами. Потом она исчезла в большом мире и неизвестности, которая нас окружает со всех сторон. Ему навсегда запомнилась веселая и тревожная минута в сквере, ее слова и пауза, которая затем наступила.

И сейчас он, не веря себе, ждал, что эта минута повторится вопреки законам жизни и вероятности, повторится во всей недоговоренной и беспокойной ее неизбежности.

Чемоданчик старика открыли, но там оказался хлеб, сало и пирог с яйцами. Может, он по ошибке забыл не тот чемоданчик...

1948

--">