Владимир Булат - Медный век

Брайсландской ежегодной конференции по вопросам религиозной свободы и терпимости во главе с Долорес Гейз. С ней у Игоря третьего дня случился инцидент: на очередной лекции, когда Ронда, - она не знала ни слова по-русски, благо муж переводил - увлекшись, плавно перешла от религиозной терпимости к расовой и задала слушателям риторический вопрос: как отнеслись бы они к тому, что их сын женится на девушке с чёрной кожей, Игорь, немного убаюканный монотонностью перевода, подал голос:

- Позвольте заметить, что я всего шесть раз в жизни живьём видел негра, а единственная девушка из них уже имела белого супруга. Так что рады бы, но негры у нас не водятся.

Трудно сказать, поняла ли лекторша суть сказанного и переведённого ей, но, когда вечером в гостиничном номере муж вновь пересказал эту реплику по-американски (американский язык уже лет сто как отпочковался от классического английского), она страшно расстроилась и про себя дала определение Игорю - "foreigner undesirable".

А там - в зале сидевший рядом с Игорем историк-абхаз, в фундаментальном труде "Абхазы во времена фараонов" справедливо доказавший автохтонность абхазских племён в границах отбивавшейся от грузин Абхазии, решил что слово "чёрный" относится к нему лично, страшно обиделся и позже сказал своему другу историку-армянину, прославившемуся своей монографией об армянских чемпионах античных олимпиад:

- Как они расистами были, так и остались.

На что заведующий Кафедры вспомогательных исторических дисциплин Абел Ашотович пожал плечами и ответил:

- А знаешь, как они белую расу называют? Кавказцы.

Появилась Маша - дочь ректора. Старая поговорка: на детях гениев природа отдыхает - к ней отнюдь не относилась, хотя трудно было назвать "синим чулком" эту полногрудую, статную двадцатитрёхлетнюю девушку с двумя косичками, которая, очень вероятно, наедине с любимым человеком перемежала неистовые любовные ласки с беседами о Гете и исторической роли армянской диаспоры в древней Эфиопии. Впрочем, любимого человека у неё не было. Ей сразу понравился Игорь, и она не упускала случая подшутить над нашим героем.

Ещё со студенческой скамьи эта "упрямая дамочка" - как она себя рекомендовала - избрала одну из самых любопытных наук, какие изобретал человек за последние века, - историософию. Суть сей дисциплины (ежели кто не знает) в анализе и оценке самих по себе исторических трудов, их связи с господствующими в наше время политическими симпатиями и антипатиями, короче говоря - причин и следствий оруэлловской поговорки: кто владеет прошлым, тот владеет настоящим. В данный момент она закончила для университетской типографии корректуру брошюры "Маздакитское движение в Иране V века в зеркале современной политической борьбы в России". Три года тому назад эту тему затронул самодовольный московский журналист Евгений Киселёв - в своём пространном эссе, где помимо всего прочего объявил, что блатной мир России был единственно реальной альтернативой тоталитарно-коммунистическому режиму. За маздакитов заступился лично Геннадий Зюганов, который на митинге в Сокольниках прочёл трудящимся лекцию о том, как трудящиеся средневекового Ирана под руководством Маздакистской партии отбирали у зажравшихся дехкан-помещиков виноградники и гаремы. В ответ пламенная Валерия Новодворская с двумя товарищами организовала пикет перед зданием иранской дипломатической миссии под лозунгами "Смерть маздакитам-коммунягам!" Следующим летом Эдвард Радзинский в Центральном доме литераторов уже читал курс лекций по истории и культуре Сасанидского Ирана, а несколько эмигрантских антихомейнийских группировок обосновались в Москве в надежде на помощь российского правительства, их надежды, правда, были развеяны специальным заявлением МИДа об укреплении и развитии российско-иранских взаимоотношений в духе концепции многополярного мира.

Наступил тощий, бледный, сероглазый, авитаминозный, блещущий солнцем в лужах талого снега питерский апрель. Игорь вновь был в городе на Неве. Он привёз рукопись своего труда о религиозных группах и ещё несколько мелких работ. Прямо с заставы зашёл в ближайшую рассыльную контору и разослал по городу три визитки (по сто рублей каждая), заехал к Андрею Титомирову и остановился у него на ночь глядя, а на следующий день после нудного семинара по гендерной социологии столкнулся у Арки Главного Штаба с садившимся в коляску извозчика Анатолием.

- Долго будешь жить! Я --">