Франсис Карсак - Робинзоны космоса (с илл.)

которая была сооружена на вершине невысокой горы. У ее подножия раскинулась высокогорная долина с маленькой прелестной деревушкой. Чуть выше деревни виднелся поселок из стандартных домиков, сгрудившихся вокруг завода. Вдаль за гребни гор уходила линия высокого напряжения.

— Ток подают заводу, — объяснил Мишель. — Для него и плотину построили. Мы получаем электричество от этой же линии.

Возле самой обсерватории расположились дома, где жили мой дядя и его помощники.

— Подумать только, как все изменилось всего за два года! — заметил мой брат.

— Сегодня вечером за столом соберется большая компания: ваш дядя, Менар, вы двое, мы с сестрой, биолог Вандаль…

— Вандаль? Я же его знаю с самого детства! Он старый друг нашей семьи.

— Ас ним его коллега из Медицинской академии, знаменитый хирург Массакр.

— Ничего себе имечко для хирурга! — сострил мой брат Поль. — Массакр, «убийство»! Не хотел бы я у него оперироваться… Б-р-р!

— И напрасно. Он лучший хирург Франции, а может быть, и всей Европы. Кстати, кроме Массакра будет один его друг и одновременно ученик, антрополог Андре Бреффор.

— Тот самый, что занимается патагонцами?

— Да. Так что, хотя дом велик, все комнаты заняты.

Едва машина остановилась, я побежал в обсерваторию и постучался в кабинет дяди.

— Кто там?! — рявкнул он, но, увидев меня, смягчился. — А, это ты! Ну подойди, подойди…

Он поднялся из кресла во весь свой гигантский рост и стиснул меня в медвежьих объятиях. Таким я вижу его и сейчас: седая шевелюра, седые брови, из-под которых сверкают горящие как угли глаза, матово-черная борода.

— Добрый день! — скромно послышалось из угла. Я обернулся: худенький Менар стоял за своим столом, заваленным листками с алгебраическими формулами. Это был щуплый человечек в очках, с козлиной бороденкой и огромным морщинистым лбом. Под столь незначительной внешностью скрывался человек, свободно владеющий дюжиной языков и способный извлекать немыслимые корни; самые дерзкие теории физики и математики были ему так же ясны, как мне — геологические разрезы в окрестностях Бордо. Как теоретик мой дядя, превосходный исследователь и экспериментатор, не годился Менару в подметки. Зато вдвоем они составляли могучую пару в области астрономии и атомной физики.

Стрекот машинки заставил меня обернуться к другому углу.

— И впрямь, надо тебя представить, — проговорил дядя. — Мадемуазель, познакомьтесь: мой племянник Жан, шалопай, не способный проверить цифры в ресторанном счете, позор нашей семьи!

— Почему один я позор семьи? — взмолился я. — Поль в математике смыслит не больше меня!

— Увы, да! — согласился дядя. — И кто бы поверил, что его отец щелкал интегралы как орехи! Род оскудевает! Но не будем судить их слишком строго. Жан обещает стать прекрасным геологом, а Поль, я надеюсь, кое-что понимает в своих ассирийцах.

— В индейцах, дядюшка, в индейцах!

— А какая разница? Жан, это наша ассистентка Мартина Соваж, сестра Мишеля.

— Как доехали? — спросила девушка, протягивая мне руку.

Я пожал ее, не успев как следует прийти в себя. В моем представлении ассистентка дяди могла быть только скромной лабораторной крысой в очках, а передо мной стояла юная красавица с фигурой греческой статуи и таким правильным лицом, что можно было прийти в отчаяние. Черты ее казались совершенными, впрочем, лоб, пожалуй, был чуть низковат, но под ним сияли великолепные серые глаза, а обрамляли его длинные пряди на удивление черных волос — ведь брат ее был блондином! Про нее нельзя было сказать, что она просто красавица. Нет, она была прекрасна, прекраснее всех женщин, каких мне только довелось видеть.

Рукопожатие ее было дружеским и коротким. Мартина сразу же вернулась к своим расчетам.

— Я вижу, ты тоже убит, — насмешливо прошептал дядя, увлекая меня в сторону. — Мартина разит без промаха; по-видимому, контраст с обстановкой усиливает эффект. А сейчас, извини, мне надо закончить до вечера работу, чтобы подготовиться к ночным наблюдениям. Ты ведь знаешь, моих помощников нет. Встретимся за обедом, в семь тридцать.

— А она очень важна, твоя работа? — спросил я. — Мишель мне говорил о каких-то странных явлениях…

— Странных! Эти явления опрокидывают всю нашу науку! Подумай только: туманность Андромеды отклонилась на восемнадцать градусов от своего нормального положения! Одно из двух: либо туманность действительно сдвинулась, --">