Владимир Леонидович Ильин - Его борьба

Владимир ИЛЬИН ЕГО БОРЬБА

– Чем чревато клонирование человека ?

– По-моему, ничем.

– Откуда же тогда весь этот шум ?

– Наверное, от политиков и журналистов […], которые боятся сами не зная чего.

– Если опасностей в клонировании человека вы не видите, какие оно обещает новые возможности ?

– Ну представьте, супруги лишились ребенка. Еще хуже, если другого по каким-то причинам они родить уже не смогут. Взяв живую стволовую клетку первенца (еще при его жизни, когда уже стало известно, что он не выживет, или сразу же после смерти), можно воссоздать ребенка, внешне и физиологически неотличимого от умершего.

– А не страшно повторить человека ?

– Потерять – страшно, а повторить, я думаю, нет.

Из интервью, взятого корреспондентом газеты «Московский комсомолец» у вице-президента Российской академии сельского хозяйства, академика, доктора биологических наук Л. К. Эрнста.

* * *

Последнее, что он успел воспринять ускользающим сознанием, было дикое, противоестественное сочетание аромата цветущих яблонь и зловония какого-то горящего тряпья.

И поэтому первое, что его удивило, когда он снова ощутил себя живым, было полное отсутствие всяких запахов. Воздух был абсолютно стерилен, и в нем не стояла та вонь лекарств и дезинфекционных растворов, которая обычно пропитывает госпитальные палаты.

«Значит, я не в госпитале, – подумал он. И тут же спросил себя: – А где я? Не на том же свете! Было бы нелепо, всю жизнь не веря в существование бога и загробной жизни, все-таки убедиться в обратном»..

Он попробовал открыть глаза, но их закрывала плотная повязка. Только теперь он ощутил, что лежит навзничь на чем-то твердом.

Тем не менее он был не один в этой кромешной тьме. Какие-то люди находились рядом с ним. Они что-то делали с его головой, только он не мог понять, что именно.

Он шевельнулся, чтобы встать, но тело было сковано неведомой силой.

– Лежите! – приказал чей-то властный голос сверху. – Вам еще рано вставать!

Ему не оставалось ничего, кроме как подчиниться. Хотя тут же возникла странная мысль: «Какое право он имеет так разговаривать со МНОЙ? И с какой стати я должен кому-то подчиняться?» Тогда он спросил:

–Где я?

Но ему не ответили. Не посчитали нужным разговаривать с ним или просто не знали, что сказать в ответ?

Он рискнул задать второй вопрос:

– Кто я?

На этот раз ему ответили, но не то, что он надеялся услышать.

Ему грубовато сказали:

– Молчите. У вас еще будет время на разговоры.

Кто-то тут же хихикнул, видимо, усматривая какой-то смешной подтекст в этих ничего не значивших для него словах.

Он рассердился. Teufel^[1], что происходит?!

Вдруг что-то кольнуло его в левое предплечье, и он опять погрузился во тьму.

* * *

Когда он пришел в себя, с памятью дела обстояли намного лучше. Ему быстро удалось вспомнить, кто он такой и что с ним было раньше. Не тогда, когда он очнулся в первый раз, а перед погружением в непроглядную тьму…

Повязки на глазах на этот раз не было, и он смог наконец осмотреться.

Стандартная тюремная камера-одиночка. Грубые нары у стены, сейчас он на них и лежал, серые бетонные стены, отхожее место в углу, алюминиевые ложка, кружка и тарелка на крохотном столике, стальные ножки которого прочно закреплены в бетонном полу.

И лампочка под решетчатым колпаком над стальной дверью, окошечко в которой забрано решеткой.

На нем была странная одежда свободного покроя. Нечто среднее между больничной пижамой и тюремной робой. Куртка и штаны из какой-то неизвестной ему ткани. Во всяком случае, не из хлопка. На ногах – домашние тапочки. Тоже из странного материала – не то кожи, не то ткани. И вместо подошв – не резина и не пробка, а что-то упругое, но прочное.

В памяти сразу всплыло: Мюнхен, двадцать четвертый год. После неудачной попытки свергнуть баварское правительство его тоже посадили в тюрьму, но камеры там были не такими мерзкими, как эта. И там он мог читать, писать, гулять и общаться с соратниками по партии.

Все ясно. Значит, он все-таки попал в плен.

Но как это могло случиться? Он же отлично помнил, что разгрыз и проглотил ампулу с мгновенно действующим ядом!

Оставалось предположить только одно: те болваны, которым он отдал свой последний приказ, то ли из трусости, то ли из разгильдяйства, то ли по сознательному расчету не выполнили его волю!

Он скрипнул зубами. «Никому нельзя --">