Юрий Макарович Леднев , Генрих Васильевич Окуневич - Мать скорбящая

вышло с этими старушками…

Она улыбнулась и, словно принимая правила игры, известной только им двоим, доверительным тоном пожаловалась:

— Хотели отобрать у меня дочку!

— Да неужели?! — словно впервые узнав об этом, удивился Глава, и это удивление у него получилось почти искренним. И, выражая крайнее негодование по такому возмутительному поводу, он разразился гневной тирадой — Отобрать у матери ребенка? Ишь чего захотели! Вот еще выдумали чего! Ну, это бабушка надвое сказала! Это у них не получится! Я этого не позволю! Какая дикость! Что они, из ума выжили?

Глава возбужденно ходил по комнате, вовсю возмущался «их» намерением, а она глядела на него с восхищением, как на сказочного героя, защитника слабых и обиженных, который явился сюда внезапно, по волшебному мановению, и по-детски радовалась поношению своих обидчиков.

Исчерпав запас слов, выражающих «крайнее возмущение», он, потрогав карман, где лежало Постановление о лишении родительских прав, спросил:

— Ну, а ты что им на это ответила?

Мать сразу нахмурилась и сердито стала рассказывать:

— Я им устроила такое! Будут знать! Все их лекарства и аппаратуру выбросила. А этим наглым старухам начистила рожи! Придумали: «Общество спасения ребенка»! А от кого спасать? От меня? Я сказала всем: если кто сюда войдет и хоть пальцем тронет ребенка, я убью всякого, а сама выброшусь из окна вместе с дочерью! Старые кочерыжки! — Она, скорчив гримасу, высунув язык, притворно хромая, прошлась по комнате, карикатурно изображая своих обидчиц.

Глава как-то неловко рассмеялся на ее злую шутку и, продолжая ей подыгрывать, в притворном восхищении, нараспев сказал:

— Видел я, как ты их здорово разделала! Прямо разрисовала под орех! Фонари у них — во какие! — И, прикладывая кулаки к глазам, он показал ей, какие у них фонари.

Оба от души захохотали. На них вдруг напал приступ бесшабашного веселья. Они корчили рожи, фыркали, гримасничали и дурачились, как дети, на равных. И в этой внезапно возникшей игре, в атмосфере равенства и доверия, когда общение между людьми становится праздником доброго человеческого духа, когда в намерениях и мыслях царят добро и любовь, Глава совсем забылся. Его сознание и чувства совершенно освободились от груза забот, стали легкими и чистыми, словно вернулись в мир далекого младенчества.

Но это благотворное состояние было недолгим. Задремавшая в подсознании мысль вновь ожила и вернула Главу в тяжкую реальность. Сердце его заныло в тревожном предчувствии. В воображении встала жуткая картина расправы над неопытной в делах общения молодой женщиной, чья юная душа так неразумно вознеслась в гордом величии материнского инстинкта над обезумевшей от страха толпой. Он понял отчетливо, что его карающая миссия неуместна, что она рождена недоразумением, что в решении конфликта есть только один путь — поиск примирения.

«Надо попытаться убедить ее в необходимости мира с обществом, даже если оно ей ненавистно. Но как? Она считает себя правой в споре. В этом — заблуждение. В этом — корень конфликта… Я должен развеять ее заблуждение!..»

И он начал осторожно, как бы издалека:

— Это хорошо, что ты не даешь себя в обиду… Но вот камеры у телевизионщиков зря разбила. Хорошая была техника! Жаль!

— Когда наводят на дочь камеры, она пугается, — объяснила она, запросто опрокинув его маневр.

— Почему пугается? Ведь они вели свои передачи скрытой камерой, — возразил Глава, выискав брешь в ее логике.

Но она снова нашлась:

— Камеры излучают волны, а она их, видимо, чувствует, — и, не дав ему возразить, прибавила новый довод: — Да и мне самой не очень-то приятно сознавать, что за тобой следит скрытая камера. Никогда не знаешь: идет или не идет передача. Ведь меня могут показать на экране бог знает в каком виде.

Она усмехнулась с лукавинкой в глазах и, слегка смутившись, быстро застегнула на халате верхнюю пуговицу.

— Жаль, что ты все понимаешь по-своему, — сокрушенно проговорил Глава, потерпев поражение и в этой попытке. Но, не смирившись с провалом, он продолжал наступать.

— Народу необходимо видеть твою дочь каждый день хотя бы на экране. Она для нас всех — Великая Надежда! Великая Вера и Жизнь! А ты этого не хочешь

--">