Джон Рэймонд Броснан - Небесные Властелины

почувствовала, что медленно краснеет. Саймон был единственным мужчиной, с кем она пробовала заниматься любовью. Это занятие показалось ей интересным, но не слишком захватывающим, и воспоминание об их близости вызывало у нее только смущение и некоторую неловкость.

— Привет, Саймон, — сухо отвечала она. — Жаль, поговорить нет времени. Только что сменилась с дежурства на стене и устала как собака.

— Ну что ж… может, тогда вечером, в таверне?

Он уставился на Джен с нескрываемым вожделением, отчего ее неловкость только усилилась. Она нахмурилась.

— Ты забыл, что сегодня заседание Совета? — раздраженно напомнила она. — Оно затянется до позднего вечера, когда начнется ваш комендантский час.

На мгновение в лице его мелькнула растерянность, но тут же ее сменила широкая улыбка.

— Значит, завтра?

— Возможно, — сказала она и двинулась дальше. Через две недели Минерва может исчезнуть с лица земли, а у него одни шуры-муры на уме. Мужчина, что с него взять…

* * *

Они с Мартой вошли в город и заспешили по узким, похожим на тропинки улицам. Раньше было гораздо просторнее, но четыре или пять лет назад жителям внешних сельских поселений пришлось переселиться в город, проиграв свою долгую битву с опустошенными землями.

Теперь их заново сколоченные деревянные домики теснились рядом с большими каменными зданиями, нарушая привычную архитектурную гармонию города. Остальное не изменилось. Взгляд со стороны не смог бы обнаружить следов лихорадочной подготовки к грядущим событиям.

Джен и Марта расстались у длинного приземистого здания с многочисленными окнами без стекол. Это была спальня самок-шимпанзе; их здесь насчитывалось около сорока, не считая нескольких детенышей обоего пола. Они распрощались, и Джен продолжила свой путь в центр Минервы.

Мать была дома. Она склонилась над картой, разложенной на кухонном столе. Когда Джен вошла, она подняла голову, откинула с лица волосы, выкрашенные серебром, и устало улыбнулась.

— Здравствуй, дорогая. Как там сегодня на стене? Ничего не случилось?

— Ничего особенного. — Джен наклонилась к матери и поцеловала ее в щеку. — Я тебе потом расскажу. Сначала мне нужно переодеться.

Она зачерпнула кружку воды, быстро выпила, наполнила миску и понесла к себе в спальню. Жаль, что воды слишком мало, чтобы принять ванну или душ; но теперь, когда в Минерве осталось всего три колодца, о такой роскоши нельзя и мечтать.

Она торопливо сбросила толстые рукавицы, с облегчением отстегнула тяжелый стальной панцирь. За ним последовал пояс с висящими на нем мечом, кинжалом и топориком. Потом высокие, до колен, сапоги, куртка, юбка и белье. Раздевшись, она вымылась с помощью мокрой губки и кусочка драгоценного мыла.

Вытираться при такой жаре не было необходимости. Она с удовольствием натянула на посвежевшее тело свое любимое синее платье из легкого полотна.

Когда Джен вернулась в кухню, мать отложила карту, но ее лицо оставалось напряженным. Пока она жарила картофельные оладьи и крошила салат, Джен рассказывала ей о встрече с ягуаром.

— Почему тебя так обеспокоил этот зверь? — спросила мать.

Джен нахмурилась.

— Не знаю.

Ей не хотелось рассказывать матери, что в ягуаре она увидела предзнаменование. Ее объяснение не принесет ничего, кроме расстройства и дополнительных огорчений. И снова мать обвинит Джен в слабости и неверии, которые тем более неуместны в такое тяжелое время. Вместо этого она спросила Мелиссу, как идут приготовления.

— Все идет неплохо. Успеваем. — Она потерла виски кончиками пальцев. — Но если сегодня вечером Совет не даст согласия, вся наша работа окажется пустой тратой времени, и Минерва будет обречена.

Джен нерешительно проговорила:

— Я знаю, мама, что ты права, но все же должен быть другой выход. Когда я думаю о том, что должно случиться, мне становится так… — Она осеклась, но было уже поздно.

Мелисса приблизилась к ней и сжала в ладонях ее лицо.

— Джен, ты моя дочь. Твое положение в Минерве обязывает. Ты не можешь позволить себе бояться. Ты не смеешь позволять себе бояться. Ты должна стоять за меня грудью!

— Конечно, я стою, мама. Ты же знаешь, я буду голосовать только за тебя…

В глазах матери светилась неукротимая ярость.

— Я не об этом говорю. Ты должна стоять за меня всегда и везде. Пара лишних слов какой-нибудь подружке — и они будут --">