Брайан Уилсон Олдисс - Да здравствует Фрэнк!

И осознал кое-что еще.

Он осознал вдруг, что стал девятнадцатилетним юношей, личность которого до тех пор томилась взаперти. Он открыл, что может сесть, потянуться, провести рукой по волосам и крикнуть: «Боже!» Открыл, что может встать, посмотреть на утопающий в зелени мир за окном, а затем повернуться и увидеть самого себя.

И в то же время «он сам» наблюдал за этим собственными глазами. Отец и сын, трепеща от волнения, сели на кровать рядом друг с другом.

— Колдовские чары? — прохрипел сэр Фрэнк, с трудом ворочая языком.

Но случившееся не было чарами, во всяком случае, чарами в том смысле, в каком понимал их владелец Глэдвебб. Он попросту получил еще одно тело для собственного «я». Случается иногда, что душа выбирает себе иное тело, но в данном случае подобного переселения душ не было — сэр Фрэнк пребывал в обоих телах одновременно. Когда сын в конце концов пришел в сознание, сознание это оказалось сознанием отца.

В этот и несколько последовавших дней, пока слуги и домочадцы радостно отмечали пробуждение молодого хозяина, сэр Фрэнк осторожно экспериментировал с новым телом и обнаружил, что оно может с успехом заниматься всем тем, чему он сам предавался с искренним наслаждением: скакать верхом на коне, фехтовать и лапать кухонную прислугу. Последнее, кстати, новое тело творило даже лучше, чем старое, подрастерявшее в житейских передрягах прежние упругость и гибкость. Опыт и знания сэра Фрэнка в равной мере хорошо служили теперь обоим телам.

Следующие поколения, вероятно, смогли бы объяснить сэру Фрэнку то, что произошло, но им пришлось бы оперировать терминами, вряд ли доступными пониманию нашего героя. Хотя он знал достаточно много о передаче черт характера и внешности по наследству, никто не сумел бы втолковать ему тонкости хромосомной теории, лежащей в основе этой науки.

Как бы там ни было, но то, чему было суждено случиться, случилось: странная хромосома проявила вдруг норов, и сэр Фрэнк познал не только тяготы и прелести нормальной человеческой жизни, но и прикоснулся к тайнам собственного сознания.

Это изумляло и ошеломляло. Быть в двух местах одновременно и заниматься двумя совершенно разными делами — это изумляло, но особых хлопот — пока, по крайней мере, — не доставляло. Сэр Фрэнк попросту имел два тела, которые дополняли друг друга и действовали слаженно, словно две руки.

Сэр Фрэнк, точнее Фрэнк II, спеша насладиться жизнью, пустился во все тяжкие: молодость и опыт, способность предвидеть и юная внешность составляли беспроигрышную комбинацию. Королева-девственница, которой стукнуло в ту пору тридцать лет, вызвала его как-то пред свои королевские очи и глубоко вздохнула. Затем, перехватив взгляд графа Эссекса, преодолела искус и убрала соблазн с глаз подальше — отправила юного Фрэнка на дипломатическую службу ко двору своего шурина Филиппа.

Фрэнк II полюбил Испанию. В столице короля Филиппа жилось намного веселее, теплее, да и климат там был здоровее лондонского. Упоительные радости жизни при двух королевских дворах, переживаемые одновременно, могли бы кому угодно вскружить голову. Общее сознание сэра Фрэнка и Фрэнка II, кроме того, оказалось великолепным средством связи между двумя соперничающими государствами, уникальным по эффективности и приносившим ощутимый доход. Фрэнк надежно хранил тайну, хотя давал понять заинтересованным лицам, что имеет в своем распоряжении целую армию ловких шпионов, без устали снующих между Англией и Испанией. Благодаря этому Фрэнк пользовался огромным авторитетом как у лорда Бурлейна, так и у принца Медины Сидонии.

Быть двумя особами одновременно являлось занятием столь увлекательным и захватывающим, что Фрэнк I не спешил со систематическим анализом скрытых возможностей, заключавшихся в сем знаменательном факте. Однако неудачное падение с лошади, уложившее сэра Фрэнка в постель на довольно длительный срок, навело его на определенные размышления. И даже тогда он мог бы еще упустить нечто важное, если бы не событие, возымевшее место в Мадриде.

Родился Фрэнк III.

Фрэнк II передал миру предательскую хромосому с помощью и участием испанской куртизанки. Ребенка, названного Санчо, не коснулось ничего похожего на спячку. Едва появившись на свет, дитя сердито возопило, словно пыталось криком сорвать покров тайны, нерушимой завесой окутывавшей правду об его рождении. Ну и, разумеется, сознание ребенка --">