Кир Булычев - Поход на стадион

относиться ко всему этому следует без истерики, в поступи истории не усматривать интриг злодеев и инородцев.

Разочарование, постигшее меня, когда обнаружилось, что в Свободной России не возникло десяти Стругацких и дюжины Азимовых, имеет объяснение, схожее с тем феноменом, что случился в кино.

Что кушал (интеллектуально) мой младший современник в области фантастики? Оскопленного Беляева, ископаемого Жюля Верна, верноподданного Казанцева, глубокомысленного Ефремова, некий приложимый к ним набор безликих молодогвардейцев и, если уж повезет достать, книжку Стругацких, которые требовали от читателя не столько соучастия в приключении, как размышления. В целом набор продуктов вовсе не давал желаемого наслаждения и соответствовал набору продуктов в любой области нашей жизни, включая продовольственные магазины — ты можешь прийти и купить один сорт дурной "Любительской" колбасы, один сорт сыра с громким названием "Российский" и постоять в очереди за настоящим мясом второго сорта.

Ты имел все, что нужно рабу, и еще пол-литра, а рабовладелец имел к тому же списки, по которым раз в месяц выписывал себе роман Пикуля или Голсуорси. Начальство полагало, что это и есть почти идеал, а полный идеал наступит, когда Пикуля хватит на всех, к чему надо стремиться, но не поспешая, чтобы народ не распускался и чтобы не исчезла разница между владельцем коммунистической фазенды и рядовыми неграми.

Что произойдет на самом деле, когда рухнет коммунистическая империя, не подозревал никто, даже самые умные, даже в самой узкой сфере, где, казалось бы, были доками. Свобода представлялась увеличением наличности с прибавлением запрещенного. То есть одним — много Пикуля, другим достаточно Стругацких.

А вот что случилось: как только оказалось, что можно (и выгодно) печатать переводные книги, рынок начал стремительно насыщаться Анжеликой в различных постелях, "Унесенные ветром" обогнали по тиражам сочинения Ленина и Пушкина, а в фантастике возникли совершенно иные, нежели можно было предполагать, имена: Гарри Гаррисон и Эдгар Берроуз (как в детективах: Чейни, Чейз и Спиллейн) — то есть пища прежних лет была отвергнута публикой.

Публика захотела простого, как мычание. Оказались не нужны нам намеки и аналогии, размышления и трезвый взгляд в будущее. Читатель потребовал сказку, воплощенную в железном кулаке Терминатора. Умение вышибить пяткой зубы у косоглазого врага в стиле борьбы "у-ку-шу" вызывало восторг у будущих рэкетиров, наемников, борцов за свободы чужих народов и так далее.

Только не думайте, что я хочу обидеть великую армию отечественных читателей. Определялась эта волна более поставщиками, чем потребителем. Наиболее истосковавшийся по чтиву, которое соответствовало бы рок-концерту и "Ниндзя-душителю", потребитель получил Чейза и Берроуза.

Читатель, отрезанный ранее от "крутого" чтения, от эротической мелодрамы — и потому любознательный к запретным яблокам, также не без удовольствия сменил Пикуля на Анжелику, Юлиана Семенова на Жапризо и Рекса Стаута, не чураясь Яна Флеминга и, уж конечно, того же Гаррисона.

Качание маятника показалось ревнителям старины страшной угрозой существованию России — послышались консервативные голоса, требовавшие запрета всего — от аэробики до конкурсов красоты, от сомнительных календарей до слова "эротика". Еще недавно мы громко жалели Америку, которая погибает и никак не погибнет (помните?) от разгула насилия, порнографии и линчевания негров. Теперь мы охладели к неграм, а по разгулу насилия, оказывается, давно обогнали весь мир, только раньше делали вид, что насилия у нас нет, а дети рождаются в капусте.

Эти объяснения моему походу на Олимпийский стадион понадобились мне для того, чтобы написать умеренно оптимистический опус о том, что маятникам свойственно качаться, пока они не придут в состояние равновесия.

Присматриваясь к положению дел на книжных лотках в городе Москве, а также в Питере, где я был недавно, я подумал: а не достиг ли маятник крайнего положения? Не накушались ли мы принцессами Марса? Основания для таких надежд давали мне и объявления в последних номерах "Книжного обозрения". Все меньше обещают нам Чейза и Берроуза. Зато объявляется подписка на 200 томов лучших книг мировой литературы.

Я видел на днях, как энергично очередь раскупала на улице томик Пушкина, а вчера позвонил мне один господин и спросил, не пожелаю ли я участвовать в --">