Роберт Силверберг - Клыки деревьев

Силверберг Роберт Клыки деревьев

Из домика, в котором на вершине серого, острого, словно игла, холма Долана Зену, жил Холбрук, была видна вся округа: рощи джутовых деревьев в широкой долине, стремительно несущийся ручей, в котором любила купаться его племянница Наоми, большое неподвижное озеро поодаль. Видно было и зону предполагаемого заражения в северном конце долины в секторе Д, где — или это была всего лишь игра воображения? глянцевитые синие листья джутовых деревьев начинали слегка отливать оранжевым — верный признак ржавения.

Если этот мир должен погибнуть, то начало гибели — здесь.

Он стоял наверху, у прозрачного, слегка вогнутого окна инфоцентра. Было раннее утро. Две бледные луны все еще висели на исполосованном зарей небе, но солнце уже поднималось из-за холмов. Наоми была уже на ногах и плескалась в ручье далеко от дома. До того, как выйти из дома, Холбрук всегда исследовал свою плантацию. Сканнеры и сенсоры приносили ему сведения о состоянии дел во всех ключевых точках участка. Холбрук, сгорбившись, пробежался толстыми пальцами по клавишам управления, заставив зажечься экраны сбоку от окна. Он владел сорока тысячами акров джутовых деревьев — повезло ему с урожайностью, хотя акций у него было маловато, а расписок — хоть отбавляй. Его королевство. Его империя. Он осматривал сектор Д, свой любимый. Так. Экран показывал длинные ряды деревьев футов пятидесяти высотой, беспрестанно шевелящие своими похожими на веревки конечностями. Это была опасная зона, сектор, от которого исходила угроза. Холбрук внимательно всмотрелся в листья. Уже ржавеют? Анализы из лаборатории поступят позднее. Он осматривал деревья, обращая внимание на блеск их глаз, чистоту клыков. Хорошие у него здесь деревья. Живые, сильные, производительные.

Его любимцы. Ему нравилось играть с самим собой в маленькую игру, притворяясь, что у деревьев есть индивидуальности, имена, личности. Не такая уж, впрочем, это была и игра.

Холбрук включил звук.

— Приветствую тебя, Цезарь, — сказал он. — Алкивиад, Гектор. С добрым утром, Платон.

Деревья знали свои имена. В ответ на его приветствие ветви закачались сильнее, словно по роще пронесся шквал. Холбрук посмотрел на фрукты — почти зрелые, длинные, раздувшиеся и тяжелые от галлюциногенного сока. Глаза деревьев — поблескивающие шелушащиеся пятна, которыми были испещрены стволы — стали вспыхивать и вращаться, ища его.

— Я не в роще, Платон, — сказал Холбрук. — Я пока дома. Но скоро спущусь. Прекрасное утро, не правда ли?

Из кучки сброшенных листьев вдруг вынырнуло длинное, розовое рыльце похитителя сока. Холбрук с досадой смотрел, как дерзкий маленький грызун в четыре стремительных прыжка пересек расстояние до ближайшего дерева, прыгнул на массивный ствол Цезаря и принялся карабкаться, тщательно огибая глаза. Ветки Цезаря яростно затрепетали, но ему не было видно маленького злодея. Похититель сока исчез в кроне и снова появился тридцатью футами выше, там, где висели фрукты. Зверек повел мордочкой, потом уселся на четыре задние лапки и приготовился высосать на восемь долларов грез из почти зрелого плода.

Из кроны Алкивиада рванулась тонкая извивающаяся змея хватательного усика. С быстротой хлыста он покрыл расстояние до Цезаря и обвился вокруг похитителя сока. Зверек успел лишь всхлипнуть перед смертью, поняв, что попался. Описав широкую дугу, усик втянулся в крону Алкивиада; листья разошлись, и в поле зрения оказался разинутый рот дерева; клыки раздвинулись; усик разжался; тельце зверька полетело в распахнутый зев. Алкивиад изогнулся от удовольствия; частая дрожь листьев, чуть заметная и застенчивая, похвала самому себе за быстрые рефлексы, принесшие такой лакомый кусочек. Он был умным деревом, красивым и очень довольным собой. Простительное тщеславие, подумал Холбрук. Ты хорошее дерево, Алкивиад. И все деревья в секторе Д хорошие. Что, если у тебя ржавка, Алкивиад? Что останется от твоих сверкающих листьев и гладких конечностей, если я буду вынужден сжечь тебя?

— Неплохо, — сказал он вслух. — Я люблю, когда ты показываешь свое внимание.

Алкивиад продолжал изгибаться. Сократ, растущий через четыре дерева от Алкивиада, плотно сжал конечности, что, как знал Холбрук, было знаком неудовольствия, брюзгливого ворчания. Не всем деревьям были по нраву тщеславие, самолюбование и ловкость Алкивиада.

Вдруг Холбрук почувствовал, что не --">