Полина Хаджибаева - Говядина 2

Джон-помощник попытался улыбнуться, но когда до начальника дошло, что он сморозил, в улыбке отпала необходимость. — Прошу простить. Забыл. Ты такой выдающийся работник, что я забываю о нашей разнице.

Щеки Джона-помощника непривычно зарделись. Но он пока не понимал, что еще понадобилось начальнику от него. Когда он уже почти осмелился спросить, Джон-заведующий, нервно озираясь, прошептал:

— Кто сегодня на размножении работает? Сможешь поменять на себя? Я хочу, чтобы ты был сегодня на этаже размножения.

— Я и так, — кое-как проглотив кашу, начал работник, — сегодня моя очередь. Список… уже на стенде. Я перед приемом пищи сделал.

— Какой же ты молодец. Быстро работаешь, хорошо соображаешь. Надеюсь, до конца своего цикла таким и будешь.

На этот раз щеки Джона не розовели. Он уже понимал, что начальнику что-то надо, и вся похвала была отравлена этим знанием.

— Тогда скоро увидимся.

Старший Джон быстро закинул остатки каши в рот и, не допив чай, вышел из столовой. По торопливому шагу было понятно, что он весь в нетерпении. Зато Джону-помощнику все больше не хотелось начинать рабочий день.

Но работа есть работа. По сути, Джон только для нее и создан. Он неторопясь доел, потом переоделся в своей комнате в белый цельный комбинезон с водоотталкивающим эффектом, взял прозрачную маску для глаз и самым медленным шагом направился на рабочее место. Заведующий уже ждал его у входа на этаж.

Этаж по размножению, как и многие другие, недоступные для посещения, имел несколько автоматических дверей, открываемых специальными ключ-картами, которые выдавались на распределительном пункте внизу. Меры безопасности на этажах иногда вводили Джонов в ступор, ведь станция была не тюрьмой, но создавалось именно такое впечатление. Хотя, кто Джоны такие, чтобы спорить с основателями? Вот именно, никто, всего лишь рабочая сила, труд которой оплачивался едой и жильем, и небольшим жалованьем, отправляемым родственникам или копившемся на депозитах на родине.

Шли по коридорам молча. Было еще рано, и потому, наверное, даже на этаже по размножению, довольно тихо. Джон-помощник боялся спросить, куда старший его ведет. Вокруг были лишь тишина и стерильно белые стены.

Наконец, они подошли к одной из многочисленных дверей. Младший Джон явственно расслышал на нею шепот. Начальник достал карту, провел по сенсору, и дверь медленно поползла вбок, открывая взору такую же стерильную большую комнату, в которой были лишь отхожее место, маленький столик и кушетка, привинченные ножками к полу. На полу, игнорируя спальное место, расположился питомец. Тот самый, которого Джон-заведующий просил вчера вытащить. Он был совершенно гол, как ему и положено, но как-то будто бы стыдливо прикрывал волосатый пах ладонями. Колени ободраны, локти и костяшки пальцев тоже, хотя Джон-помощник знал, что этот питомец вышел из загона спокойно, не брыкался и не кусался — вчера об этом загонщик всем успел расхвастать.

Джон-подчиненный задерживал дыхание от удивления. Из-за этого его жабры заработали, быстро открываясь и закрываясь, ведь мозг решил, что раз кислород не поступает, значит, тело находится под водой. Джон зажал ребра локтями, успокаивая придаточную дыхательную систему. Жабры еще какое-то время подрагивали под мышками, вызывая неприятную щекотку.

— Посмотри на него внимательно, — приказал начальник, будто дождавшись, пока его работник успокоится.

— Смотрю…

— Я наблюдаю за ним уже очень давно. У меня есть подозрения на его счет. И надеюсь, я не сошел с ума. Поэтому мне и нужен был ты. Ты мой свидетель. Свидетель или сумасшествия — тогда ты должен будешь доложить, чтобы меня сняли с должности, или моей правоты — тогда ты нужен мне еще больше, ведь мы с тобой буквально сделаем открытие, переворачивающее весь наш мир.

— Я не понимаю, — осмелился признаться Джон. Он опустил голову, не хотел смотреть на существо, которое глядело большими светлыми глазами прямо на него, прямо в его метафорическую душу.

— Я уже вижу, что понимаешь, — ответил старший Джон. — И он — понимает.

Джону-начальнику даже не пришлось показывать пальцем. Существо село на ягодицы и, поджав и обняв ноги, переводило взгляд с одного на другого, беззвучно шевеля губами.

Джону стало не по себе. Не может такого быть. Нет. Это — еда. Это — мясо. Оно может понимать только три вещи: пищу, страх и жажду размножения. Все остальное для еды пустой звук.

--">