Аскольд Павлович Якубовский - Возвращение Цезаря (Повести и рассказы)

А. Якубовский Возвращение Цезаря (Повести и рассказы)

Повести 

Четверо

1

Когда темнеет небо и всюду зажигаются огни, приходит час стариков. Приходит раз в сутки, на границе ночи.

Вот стрелка часов движется к десяти вечера, к одиннадцати (а жизнь — к ночному сну, чтобы утром начаться снова).

Свет из окон желтит верхушки тополей, а небо еще сохраняет голубизну — пятнами.

Загораются огни на телевизионной башне, вспыхивает ранняя звезда. Красная. Дрожащая.

И выбегают на ночные вольные прогулки собаки и кошки, а старики становятся бодрыми. Жизненная их усталость, портившая стариковский день, на время уходит. В промежутке между десятью часами вечера и двенадцатью ночи старики бодры, почти молоды.

И если старикам есть где собраться и припасено варенье в достаточном количестве, они собираются, пьют чай и рассуждают о разных случаях жизни.

Говорят о том, что ушло и что есть, что они любят.

А старики еще очень способны любить детей, внуков, чай, варенье, ночные удобные туфли и солнечные дни…

В середине августа 197… года, когда сибирское лето уже повернуло к осени, сатанели мухи, табунились кулики-дупели, собираясь лететь на юг, и по-осеннему лениво токовали глухари, Алексин угощал Иванова.

Собрались они рано, еще засветло. В семь поужинали, а там дошли до чая.

Было одиннадцать вечера. Луна сияла, роняя красные тени.

Старики были на пенсии уже лет шесть-семь. А когда-то работали инженерами и слыли горячими охотниками.

Ушли на пенсию.

Иванов еще сохранил немалые силы: охотился, держал собаку. А вот Алексин силы неразумно потратил и теперь пытался вернуть их, занимаясь садоводством: он копал, окучивал, прищипывал.

Жена Алексина расставила перед ними блюдечки с вареньем полутора десятка сортов: двух сортов вишни, черноплодной рябины, облепихи, пяти сортов смородины, шести — яблок. Но Иванову больше нравилось плодовое вино, что Алексин делал сам из яблок-падунков и белой смородины.

Старики рассуждали о прошлой охоте, собаках, о великолепных старинных ружьях с различно устроенными стволами, вспоминали складывающиеся — пополам! — двустволки.

Они наливали в один стакан чай, а в другой вино и говорили об умерших собаках, какие они были чутьистые.

Не нынешние, нет, куда им!..

— Слушай, друже, — вдруг сказал Иванов, потягивая кислое, даже скулы сводило, вино. — Почти даром отдается Гай.

— Какой такой Гай?

Алексин зацепил ложечку красносмородинового варенья.

Он поднял эту ложечку, чтобы лампа уронила на него свет, и залюбовался — рубин! Хоть в лазер его вставляй.

Подумав о лазере и отдав этим долг современности, Алексин проследил путь соков земли сквозь корни к ягодным кисточкам.

Их так сильно, по-сибирски грело солнце. Оно родило этот невыразимо красный цвет. Словом, Алексин размечтался.

— Будто не знаешь, — сказал Иванов, отхлебнув еще глоток и закусив хлебом с кусочком сыра в частых дырочках.

— От Цезаря Камышина и Цыганки Суслова?

— Он самый.

— Линия черных пойнтеров.

Алексин съел варенье и запил его чаем. И взволновался: он любил именно черных пойнтеров, считая их лучшими собаками для охоты с ружьем.

Черный пойнтер!..

Он встал и ходил по комнате, так как мог думать только на ходу. Семенил, шаркал туфлями, подтягивал брюки. Память же его работала, перебирая предков пойнтера Гая, который отдается даром.

— Сколько ему лет? — спросил Алексин. Иванов начал припоминать, связывая возраст собаки с памятными датами. Чему мешало выпитое вино.

— Он родился… значит… после того, как я у Кондакова перекупил трехстволку фирмы Гейма. Сейчас Гаю восемь месяцев.

— А я вспомнил родословную Гая. У него в жилах кровь чемпионов Хэндсом-Ара, чемпиона Хэндсом Глэдис. У него в крови гены Джони-Холинда Первого. Помнишь, тот самый, что разбился на охоте. Обо что он разбился?

— Набежал на пень в траве, — пояснил Иванов. — На полном ходу. А бежал — километров сорок в час, искал тетеревов. Поле было ровное, широкое, пустое, и вдруг — обгорелый пень.

— Черный пойнтер, с огромной страстью к охоте… Отлично, я его возьму!

— Но зачем? — изумился Иванов.

Алексин остановился, схватив лацканы пиджака, будто вожжи.

— Тпру-у… — засмеялся Иванов. — Купишь? Да ты же не охотишься. Или забыл?

— Так --">