Юрий Владимирович Давыдов - Земная Атлантида

Юрий Владимирович Давыдов Земная Атлантида

1

Граф Абай, кавалер ордена «Печать Соломона», мурлыкал под нос:

Не пылит дорога,

Не дрожат листы…

Подожди немного,

Отдохнешь и ты.

В давнишние годы, когда он еще не был военным советником негуса и не нашивал на мундире красивый золотой орден с изумрудом, в давнишние годы, когда граф не был графом, а был простым армейским офицером, один из его приятелей кавалеристов говаривал: «Не тот наездник, кто первым прискачет, а тот, кто сто верст шагом проедет».

Пословица среднеазиатская, туркменская, кажется, была справедливой и здесь, на дорогах Эфиопии, и граф Абай, вспоминая ее, не горячил, не пришпоривал темно-гнедого, с подпалинами в пахах и на морде жеребца.

За караковым жеребцом шествовал с тяжелой и внушительной фацией белый слон. Слон погромыхивал цепью, как колодник, и оставлял на дороге круглые, точно сковороды, оттиски, рядом с которыми ложился легкий след Алямо – проводника, эфиопского юноши, почти еще мальчика, губастого и задумчивого.

Всадник и слон открывали процессию в несколько сот человек: чернокожие солдаты в светлых плащах-шаммах с ружьями и саблями и какие-то изможденные европейцы в лохмотьях, кто с костылем, кто с палкой.

Три дня назад все эти люди вышли из столицы Эфиопии Аддис-Абебы и теперь двигались на восток, к городу Харару. Оттуда побредут они пустыней к соленому мареву Красного моря и остановятся в душном портовом городе Джибути, где с каждым годом все бойчее звучит французская речь. Из Джибути эфиопские солдаты повернут домой. Чернявые европейцы в лохмотьях взойдут на пароход, и прощай Африка, детям закажут они совать нос в Эфиопию… А граф Абай, темнолицый Алямо и слон поедут далеко на север, в город с адмиралтейским шпилем, вонзающимся в низкие облака, и выпуклой рекою, гложущей береговой гранит.

Но все это еще как бы в ином мире. А тут, над рудым плоскогорьем, вальсируют цветастые бабочки, тут топорщатся небритые кактусы, грозящие своими иглами неосторожному путнику, тени огромных сикомор манят свернуть с дороги, бьют в ущельях серные источники, окутываясь парами, и у берегов озер шумят крылья толстоклювых гусей.

Итак, был третий походный день. Он же – второй день июня 1896 года. День как день, не отличимый от вчерашнего.

Граф Абай ехал шагом, мурлыча под нос:

Не пылит дорога…

И вдруг привстал на стременах: дорога пылила. Ничего бы, пожалуй, не было в том удивительного – торопится какой-то гонец в Аддис-Абебу, и все дело. Однако встречи на караванной тропе – событие, и граф Абай приложил к глазам полевой бинокль.

Он увидел двух верховых и тотчас определил, что они не эфиопские гонцы и не эфиопские воины, но европейцы. И не какие-нибудь там комми, а… «Впрочем, – прикидывал граф, – нашим еще рано… Однако… Эге-ге-ге…» Не белые тропические шлемы и не белые распахнутые плащи, не винтовки и не револьверы конников рассматривал, прильнув к окулярам, военный советник императора Эфиопии. Совсем иное занимало его. У одного всадника была кожаная сумка, русская офицерская сумка для всякой малости, а у другого, плечистого бородача, – котелок, настоящий кавалерийский котелок драгунского образца. И вот они – две эти вещицы – все объяснили графу Абаю. Он понял, что… «Нет, черт возьми, отчего только двое? Где остальные?»..

Тень огромной придорожной сикоморы накрыла обоих – графа Абая и незнакомца, который сидел в седле тем несколько небрежным и уверенным манером, каким отличались офицеры-гвардейцы. Граф осадил коня, козырнул и, удерживая волнение, спросил громко:

– Ежели не ошибаюсь, лейб-гвардии гусарского?

У незнакомца взлетели брови.

– Так точно, – отвечал он с быстротою растерянности. – Поручик лейб-гвардии гусарского полка Булатович. Простите… с кем имею честь?

– Леонтьев, – представился граф. – Поручик в отставке Николай Степанович Леонтьев. – И прибавил не без гордости: – Надеюсь, слыхали?

Еще бы! Как было Александру Булатовичу не знать этого имени? В прошлом году отставной офицер Леонтьев снарядил маленькую научную экспедицию в Эфиопию, сам доктор Елисеев в ней участвовал. «Леонтьев – человек благородный и бескорыстный», – говорили и писали в прошлом году. А потом пошли слухи о близости Леонтьева к эфиопскому императору Менелику II, говорить и писать стали: «Леонтьев – авантюрист»… Как бы --">