Лев Иванович Гумилевский - Четыре вечера на мертвом корабле

ЛЕВ ГУМИЛЕВСКИЙ ЧЕТЫРЕ ВЕЧЕРА НА МЕРТВОМ КОРАБЛЕ

Иллюстрации и обложка худож. К. и. Фридберга-Арнанд

ПРОЛОГ или РАССКАЗ О ТОМ, КАК МЫ СОШЛИСЬ НА МЕРТВОМ КОРАБЛЕ

Особой сессией Трибунала по морским делам слушалось дело о гибели парохода „Победитель Бурь“

Дело мне показалось несложным.

„Победитель Бурь“, плавая по Мурманской линии, вышел из строя в конце навигации и с незначительными повреждениями стал в Екатерининской гавани, не то в ожидании ремонта, не то в ожидании дальнейших распоряжений. По невыясненным причинам пароход остался в гавани и на следующую весну в том же положении. Он простоял так всю навигацию. Команда была распределена между другими судами. На пароходе были оставлены для охраны четыре матроса и младший помощник командира. Только в середине следующего лета команде было приказано доставить. Победителя Бурь“ в Архангельск к судоремонтным мастерским. Буксир своевременно взял пароход и, благополучно выведя его из гавани, направился к месту назначения.

Совершенно неожиданно у Кильдиша „Победитель Бурь“ затонул. Буксир дал задний ход и подоспел к гибнущему судну как-раз вовремя для того, чтобы снять с него команду, которую и доставил в Архангельск вместе с рапортом о происшедшем.

Внимание суда было направлено к выяснению причин гибели парохода. Установить их однако не удалось. Собравшиеся в зале зрители, судя по внешнему их виду и оживленным догадкам, делаемым на особом морском языке, уснащенным множеством специальных терминов, принадлежали к морякам. Они оживленно обсуждали каждую реплику свидетелей и обвиняемых, высказывали дельные предположения, правда, не доходившие до слуха судей, но не могли разгадать загадку.

Я находился в группе моряков, из коротких замечаний которых мог заключить, что они не только были знатоками дела, но и сами побывали в передрягах, когда гибли не худые калоши, как „Победитель Бурь “, а настоящие корабли, при чем редко удавалось установить причину катастрофы.

— Люди умирают не только от старости или явных болезней, но иногда и кончают самоубийством, не открывая причин этого даже близким, — говорил один из них. — Корабль, а это знает каждый моряк, такое же живое существо… Он мог тонуть, не спрашивая разрешения своей команды, чёрт побери… Поднимите его, разрежьте, распотрошите его, может быть, и откроется причина… Чёрт побери! При чем тут команда?

Человека, произнесшего эти слова, спутники почтительно величали капитаном, но соглашались они с ним во всяком случае не в порядке судовой дисциплины. Они, несомненно, верили в справедливость его суждений, и, хотя я слышал не раз о том, что и все моряки суеверны, я не удержался, чтобы не заметить с насмешкой:

— Вы думаете?

— Чёрт побери, думаю ли я? Этого не думает только тот, кто никогда не бывал за порогом своей счетной конторы, — рассмеялся он мне в лицо, — или видел корабли только на картинках в учебнике географии…

Я смутился и замолчал. Как-раз в этот момент перед красным столом суда появилась новая фигура. Это был один из обвиняемых, матрос с погибшего парохода, носивший очень веселую фамилию Наливайкииа, но по внешнему своему виду человек угрюмый, неуклюжий и крайне склонный ко сну. По крайней мере того перерыва в судебной процедуре, который был потрачен судьями и публикой на то, чтобы разбудить его. поднять со скамьи и доставить к столу, хватило с излишком мне — ознакомиться у моих соседей с вопросом о способности кораблей гибнуть по своей охоте.

Откинув с глаз спутанную гриву волос, а может быть, просто пользуясь этим жестом, как случаем дернуть себя за волосы, чтобы окончательно проснуться, обвиняемый лениво ответил на обычные вопросы об имени, летах, занятии.

— Ну, что вы скажите по этому делу? — начал судья.