Рудольф Фердинандович Итс - Цветок лотоса

Рудольф Итс
ЦВЕТОК ЛОТОСА РАССКАЗЫ ЭТНОГРАФА

*

Обложка и титул художника

Ю. Владимирова

Иллюстрации художника

Л. Катаева

М., Географгиз, 1962

ПРЕДИСЛОВИЕ

Помнится, в детстве читал я фантастический рассказ: в комнате вдруг заговорили стены. Они перестали быть немыми, потому что гениальный изобретатель нашел способ воспроизвести человеческие голоса, когда-то звучавшие здесь. И стены поведали миру о том, чему они были свидетелями — о ссорах и примирениях, о дружбе и вражде, о любви и ненависти.

Вряд ли в самом деле возможно такое. Но заставить вещи говорить все-таки можно. И вещи могут рассказать не только о близком, но и об очень далеком. И не о беседах между жителями какой-нибудь квартиры, а о гораздо более важном и значительном — о жизни и труде людей.

Такою силой обладает историческая наука, в особенности если ей помогает одна важная ее отрасль — этнография. В русском языке существует слово, довольно точно передающее смысл этого чужеземного словосочетания: народоведение.

Книжка, которую вы держите в руках, — рассказы советского ученого-этнографа. В них как бы оживают предметы, которые уже много лет хранятся в одном из самых замечательных музеев нашей страны — петровской Кунсткамере в Ленинграде: ложка из Мамонтова бивня; буддийская книга — восемь тонких пластин зеленого нефрита; заостренный и обожженный кусочек дерева— амулет из далекой Африки; плащ из птичьих перьев — изделие Гавайских островов. И за каждой вещью — мастерство народа, ее создавшего, и слезы и стоны людей, а порою и целых народов, память о которых берегут эти драгоценные свидетели.

Для того чтобы ожили и заговорили вещи, нужны знания ученого и воображение художника. Рассказы ленинградского этнографа — его первый опыт, и этот опыт, кажется, удался. Несмотря на то что это рассказы о прошлом, и в большинстве случаев даже о далеком прошлом, они современны, потому что учат уважать простых людей и понимать разнообразие народов, населяющих нашу планету.

Они учат также тому, что нет рас высших и низших, нет народов, рожденных быть рабами или господами, властителями или подчиненными. Народы равны, хотя между ними есть и большие и малые. Мы должны ценить их труд и борьбу, их вклад в мировую культуру и их мужественную веру в лучшее будущее для себя и для своих детей.

Рассказы не только поучительны, но и очень занимательны. Они помогают ярче представить себе, как работают этнографы и зачем они это делают, кому и для чего нужны знания, добываемые ими с немалым трудом и искусством.

Живой, ничем не заглушимый интерес к жизни народов — как своего, так и других народов мира — характерная и очень примечательная черта русской культуры. В книге есть коротенькая повесть о том, как попали в Петербург узорные сани, которые и теперь хранятся в Кунсткамере. На них прибыли камчадалы — муж и жена, — срочно выписанные только для того, чтобы потешить неумную и жестокую царицу Анну Иоанновну. Это очень печальная история, и она свидетельствует о том, что человеческая жизнь, в особенности жизнь «инородца», царями ценилась дешево.

Но невольно вспоминаешь при этом, что столица российского государства командировала на Камчатку не только царских холопов, но и таких талантливых людей, как Степан Крашенинников, выдающийся русский путешественник и этнограф.

Книгу Крашенинникова «Описание земли Камчатки» знал и внимательно изучал А. С. Пушкин. Сохранился набросок его статьи о Камчатке. Пушкин писал в ней о русских людях, пересекших всю Сибирь и достигнувших Ледовитого моря:

«Явились смельчаки, сквозь неимоверные препятствия и опасности устремившиеся посреди враждебных и диких племен… и бесстрашно селились между ими в своих жалких острожках».

Статья, начатая в год смерти поэта, осталась незаконченной. Но отрывок говорит о том, что Пушкин хотел писать о мужестве людей, сделавших Камчатку русской землей и положивших начало --">