Жорж Сименон - Пассажир «Полярной лилии»

яростную перебранку.

Суда побыстроходней упорно старались обогнать остальные. Между пароходами пробирались парусники, и бледно-серые их фоки^[2] внезапно вырастали меньше чем в кабельтове^[3] от «Полярной лилии».

— Малый вперед!.. Стоп!.. Задний ход!.. Стоп!.. Малый вперед!.. Средний ход!.. Стоп!..

Позвякивал машинный телеграф, и пароход кое-как, рывками, продвигался сквозь ледяную муть.

В семь вечера «Полярная лилия» все еще шла по реке, и Куксхафенский маяк, за которым начинается море, до сих пор не выступил из тумана.

Оставив на мостике второго помощника в обществе лоцмана, капитан спустился вниз и приготовился к другой своей тяжкой обязанности — играть роль хозяина за столом для пассажиров.

Стюард шагал мимо кают, настойчиво орудуя гонгом: он по опыту знал — в первый день пассажиры не торопятся.

— Пять приборов? — удивился Петерсен.

— Трое мужчин, одна дама… Вот и она.

Вид у дамы, державшей во рту папиросу в нефритовом мундштуке, был совершенно непринужденный, а туалет такой, словно ее ждал обед на борту шикарного трансатлантического лайнера: казалось, на ней нет ничего, кроме черного шелкового платья.

Странное создание! Маленькая, тоненькая, нервная, чувственность в каждом движении, и все это подчеркнуто самоновейшими ухищрениями моды. Словом, совершенно особый тип женщины!

Волосы у нее были белокурые, как у ребенка, и такие же мягкие. Разделенные на пробор и только на висках чуть-чуть подвитые, они падали на щеки, оттеняя удлиненный овал лица.

Зрачки у нее темные. Ресницы, чтобы еще больше усугубить контраст с шевелюрой, подкрашены черным. Рот небольшой.

— Капитан?.. — вопросительным тоном начала она.

— Капитан Петерсен.

Он едва успел умыться. По его густым волосам не худо было бы пройтись гребешком.

— Не угодно ли сесть?

Пассажирка и это проделала все так же непринужденно, выбрав подобающее ей место — справа от капитана.

Вошел один из пассажиров, пожал Петерсену руку, машинально бросил:

— Дрянная погода!

Это был Белл Эвйен, управляющий Киркинесскими рудниками, ежегодно ездивший в Лондон и Берлин; месяц назад он отплывал на той же «Полярной лилии» из Киркинеса. Эвйен с интересом взглянул на молодую женщину. А еще через секунду, не сказав ни слова, с присутствующими поочередно раскланялся новый пассажир, высокий молодой человек с бритой головой, без бровей и ресниц и в очках с такими толстыми стеклами, что глаза под ними казались просто огромными.

— Подавайте, стюард! К пятому пассажиру постучитесь позже.

Один прибор оказался свободен. Меню было типично скандинавское: суп, горячее второе, всевозможные холодные блюда — копчености, соленья, рыбные консервы, потом компот и сыр.

— Номер восемнадцатый не отвечает.

— Скажите третьему помощнику — пусть займется.

Дважды Петерсен, встревоженный внезапным замедлением хода, поднимался на мостик. Обстановка не изменилась: туман, вереница пароходов, гудки и свистки.

За столом молчали. В перерыве между двумя блюдами пассажирка прикурила папиросу от зажигалки, подлинного чуда ювелирного искусства. Петерсен решил, что она и бритоголовый пассажир — немцы.

— Кофе подадут в салон, — вставая, произнес он наконец формулу, которую вот уже двенадцать лет повторял в каждом рейсе.

Остановившись у своей каюты, он набивал трубку, когда пассажирка проследовала мимо него к узкому трапу, ведущему в курительный салон. Пока она поднималась, Петерсен любовался ее ногами, которым черный шелк придавал особую стройность, точеными коленями и ослепительной кожей.

— Ну-с, господин Вринс?

Молодой человек непроизвольно вытянулся. Губы у него дрожали. Он застыл, как будто неожиданно очутился в самой гуще каких-то драматических событий.

— Пассажира нигде нет. А багаж в каюте.

— Кто он?

— Эрнст Эриксен из Копенгагена. Я видел его меньше чем за час до отплытия.

— Господин в сером пальто, чемодан зеленый?

— Так точно… Я все обшарил.

— Значит, сошел на берег за газетами и опоздал к отходу.

Эвйен и молодой человек в очках вернулись к себе в каюты. В салоне осталась только пассажирка. Вдруг Петерсен услышал, как она вскрикнула. Хлопнула дверь, и наверху у трапа появилось черное шелковое платье.

— Капитан…

Дама казалась взволнованной, прижимала руки к груди, унимая сердцебиение, но все-таки силилась улыбнуться.

--">