Джавид Алакбарли - Сказочник

виноват весь народ. И каждый из нас сполна ощущает эту вину. Да, у тебя есть ученики. Их немало. Но ни один из них не может даже приблизиться к той вершине, на которой стоял ты. Кто знает, может быть такова была воля небес. Может быть, именно согласно ей ты так и останешься в нашей памяти, в наших сердцах, в наших душах, как Единственный. Единственный, стоящий на вершине столь любимого нами искусства. Единственный, кто владел самыми заветными ключами от всех наших сердец. Единственный, кто умел радовать и печалить нас. Спасибо тебе за всё это. Покойся с миром.

А потом, вдруг, заговорил какой-то непонятный человек в костюме. Видимо, это был кто-то из университетских профессоров. Он всё плакал и никак не мог успокоиться. Окружающие понять этого никак не могли. Они-то с молоком матери впитали в себя твёрдую уверенность, что мужчины не плачут. А этот плакал. Но ему это всё же простили. Ведь он сумел всего предельно чётко выразить то, что чувствовал каждый из них. И, видимо, хорошо знал творчество покойного поэта.

– Ты себя называл наследником великого Физули. Так оно и было. Через пять веков ты забрал у него эту эстафету Слова. Сегодня ты ушёл от нас, оставив нас сиротами. А ещё и нищими. Ведь народ жив языком. Без его чудодейственной силы он превращается просто в толпу. Сегодня мы стали толпой нищих сирот. Покойся с миром. Но знай, что вместе с тобой мы хороним азербайджанскую поэзию. Никто уже и никогда не будет писать столь прекрасных стихов в ритме аруза. Никто не будет вступать в поэтические состязания с великими мастерами прошлых веков. И никто не сможет быть тем Единственным, каким ты был для нас. Прощай и прости всех нас.

Уверен, что в лучшем из миров тебя уже ждут те, кто достоин вступить с тобой в новое поэтическое состязание. Да прибудет Всевышний с тобой. Да не забудет он и о нас. Может быть, нам повезёт и уже при нашей жизни родится тот, кто будет знать истинную цену настоящего Слова. И сможет взвалить на свои плечи всю тяжесть груза, который лежал на тебе. Кто же знает, когда родится человек, который по праву сможет называться твоим поэтическим наследником. Нам остаётся лишь верить в то, что это будет. Рано или поздно, но обязательно будет.

Огромная толпа, заполонившая всё кладбище, услышала каждое слово, произнесённое над могилой великого поэта. Без всяких микрофонов и усилителей.

Все те, кто стоял в нескольких шагах от могилы и мог отчётливо слышать каждое слово, произнесённое над ней, повторяли слова выступающих подобно тому, как это делает эхо. Вслед за ними это делали те, кто стоял в следующем ряду. Именно поэтому вплоть до самого последнего ряда донеслось каждое слово прощания. Потом была стандартная процедура похорон. Но народ всё не расходился. Художник ушёл с кладбища одним из последних. Дошёл пешком до автовокзала, нашёл попутку до своего райцентра и уехал.

***

Ему как художнику не совсем повезло с искусствоведами. Они всё время пытались его классифицировать. Его называли порой пуантилистом и пытались доказать, что всё его искусство просто вторично и является всего лишь слабым подобием работ французских художников. Кто-то пытался трактовать его творчество как производное от русского авангарда. Кому-то же из этих исследователей казалось, что многие его картины напоминают о средневековой школе миниатюры. Он им в ответ лишь улыбался. Он был всего лишь художником. Художником, который рисует то, что видит, и так, как он это видит.

В мире слов он ощущал себя растерянным и даже потерянным. В мире слов ему было хорошо только тогда, когда слова подчинялись чётким канонам поэзии. Тогда в них появлялась магия. А ведь, по-существу, именно её он и пытался создавать на своих полотнах. Но это уже была не магия слов. То магическое сочетание красок, которое воспринимается как сказка, всегда удивляло тех, кто пытался понять его живопись. А её не надо было понимать. Просто надо было смотреть на всё это, не раздумывая на тему о том, на что же это похоже. Ну, на что может быть похожа сказка?

***

Он обожал дарить свои картины. Когда их накапливалось больше десяти в его мастерской, ему тут же начинало казаться, что он становится никому не нужным и совсем не интересным художником. Ведь он просто привык к тому, что уже законченные работы надо обязательно дарить. Потом почему-то к нему повадились ходить некоторые партийные чиновники. По их лицам он чётко понимал, что его картины им очень нравятся. Они покупали их. Зная его --">