Павел Иванович Усанов - Особое задание

Павел Усанов Особое задание

Миллионы людей приходят в Эрмитаж. Нередко в нем бываю и я. Но все-таки я — посетитель особый...

Я поднимаюсь по «Советской» лестнице и в первую очередь захожу в зал № 50 — в зал Рембрандта. Перед глазами — парный портрет старика и старухи. Эти две картины, написанные художником в его лучшие, зрелые годы, висят рядом на первом же стенде зала. Я встречаюсь именно с ними, хотя здесь много и других прекрасных произведений Рембрандта. Потом я перехожу к портретам Тьеполо, к полотнам Грёза. У меня здесь много старых знакомых, хотя после первой встречи с ними прошло почти 60 лет...

За семью охранными грамотами

В один из февральских вечеров 1919 года меня вызвали в райком партии Второго городского района. В то время я работал организатором (по-теперешнему — секретарем) райкома РКСМ. Вызов был привычным. Не проходило ночи, чтобы комсомольцы не участвовали в патрулях, ночных обходах по району в поисках спрятанного оружия, военного снаряжения, продовольственных запасов, в обысках и облавах, в арестах контрреволюционеров.

Но на этот раз разговор в райкоме партии был особый. И патруль укомплектован по-иному. Хотя все мы были вооружены, но основную боевую силу составляли два матроса-комсомольца: Свитин с плавучей мастерской «Серп и молот» и латыш Янсон с линкора «Гангут». В состав патруля вошли также молодой рабочий Франко-Русского завода Михаил Потапов, руководитель латышской секции нашего райкома РКСМ Эдуард Грантин, печатник Иван Ястржембский и две девушки-комсомолки — Аня Вершинина и Раиса Васильева. Командовать этим патрулем было поручено мне.

— Ну вот, Павел, бойцы у тебя подобрались что надо, принимай командование. Задание очень серьезное, послать некого, и мы на вас очень надеемся, — сказал секретарь райкома партии товарищ Клявс-Клявин.

Нам сообщили, что решен вопрос об объявлении дворца Юсупова и всего находящегося в нем имущества национальной собственностью. Дворец будет передан Народному комиссариату просвещения. Декрет Советского правительства об этом уже подписан, но опубликован будет только через несколько дней.

Нашему патрулю поставили задачу: немедленно, скрытно и неожиданно для персонала дворца, занять все входы, прекратить допуск во дворец и выход из него, вынос каких-либо вещей или документов, произвести тщательный обыск всех помещений, изъять оружие и военное снаряжение, собрать и учесть все ценности и произведения искусства.

Решили, что три дня на задание хватит. Получили на это время сухой паек, снарядились и выступили.

...Вьюга. Морозная февральская ночь. Полная тьма. Улицы не освещаются. В окнах домов света тоже нет — электроэнергия ночью не подается. Лишь изредка на темном фасаде мелькнет блик керосиновой лампы или коптилки, высветит перекрестье оконного переплета.

Идти трудно. Снег бьет в лицо, всюду сугробы. Улицы убираются редко. На набережную Мойки свозят снег на санках, и там он лежит до теплых дней целыми горами. На улице ни души. Объявлен комендантский час — ночью проход только по пропускам.

Дворец стоит, как мертвый. Выставив посты у всех дверей, подходим к парадному подъезду. Стучим. В вестибюле замелькал огонек свечи. Человек вглядывается через стекла в темноту набережной. Мы кричим и машем руками, чтобы открывали дверь. Человек тычет пальцем, показывая на охранную грамоту, наклеенную за стеклом. И опять тишина. Бешеный стук не помогает — никто не подходит к дверям.

— Отойдите немного от подъезда, — говорит Свитин, снимая с плеча японский карабин. Вскинув его, Свитин три раза стреляет прямо в зеркальные стекла парадного подъезда.

Вестибюль осветился. Защелкали замки, двери открылись. В вестибюле нас встречают десятка полтора мужчин. Встревоженные, напряженные лица. Вперед выходит пожилой и солидный, как барин, управляющий дворцом, показывает охранную грамоту, выражает сожаление, что мы не пожаловали днем — тогда все было бы ясно, заявляет решительный протест. Наши действия, мол, самочинные — учтите дипломатическую неприкосновенность...

Пришлось прервать многословную речь --">