Александр Сергеевич Пушкин - Александр Пушкин_КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА_ЕГИПЕТСКИЕ НОЧИ_ДУБРОВСКИЙ (art)_1-3_020

Надежды. Увидя мои упражнения в
географии, батюшка дернул меня за ухо, потом подбежал к
Бопре, разбудил его очень неосторожно и стал осыпать
укоризнами. Бопре в смятении хотел было привстать и не
мог: несчастный француз был мертво пьян. Семь бед, один
ответ. Батюшка за ворот приподнял его с кровати,
вытолкал из дверей и в тот же день прогнал со двора, к
неописанной радости Савельича. Тем и кончилось мое
воспитание.

Придворный календарь не попадался ему на глаза иногда
по целым месяцам. Зато, когда он случайно его находил,
то, бывало, по целым часам не выпускал уж из своих рук.
Итак, батюшка читал Придворный календарь, изредка
пожимая плечами и повторяя вполголоса: «Генералпоручик!.. Он у меня в роте был сержантом!.. Обоих
российских орденов кавалер!.. А давно ли мы…» Наконец
батюшка швырнул календарь на диван и погрузился в
задумчивость, не предвещавшую ничего доброго.

Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с
дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне
шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась.

– Да вот пошел семнадцатый годок, – отвечала матушка. –
Петруша родился в тот самый год, как окривела тетушка
Настасья Герасимовна, и когда еще…

Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое
варенье, а я, облизываясь, смотрел на кипучие пенки.
Батюшка у окна читал Придворный календарь (9), ежегодно
им получаемый. Эта книга имела всегда сильное на него
влияние: никогда не перечитывал он ее без особенного
участия, и чтение это производило в нем всегда
удивительное волнение желчи. Матушка, знавшая наизусть
все его свычаи и обычаи, всегда старалась засунуть
несчастную книгу как можно подалее, и таким образом

«Добро, – прервал батюшка, – пора его в службу. Полно
ему бегать по девичьим да лазить на голубятни».

9

Придворный календарь – (годы издания 1735–1917), помимо календарных и
других сведений, содержал списки высших военных и гражданских чинов,
роспись дворцовых приемов и пр.

Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Васильевна, а
сколько лет Петруше?»

Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку,
что она уронила ложку в кастрюльку и слезы потекли по ее
лицу. Напротив того, трудно описать мое восхищение.
Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об
удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя
офицером гвардии, что, по мнению моему, было верхом
благополучия человеческого.
Батюшка не любил ни переменять свои намерения, ни
откладывать их исполнение. День отъезду моему был
назначен. Накануне батюшка объявил, что намерен писать

со мною к будущему моему начальнику, и потребовал пера
и бумаги.
– Не забудь, Андрей Петрович, – сказала матушка, –
поклониться и от меня князю Б.; я, дескать, надеюсь, что
он не оставит Петрушу своими милостями.
– Что за вздор! – отвечал батюшка нахмурясь. – К какой
стати стану я писать к князю Б.?
– Да ведь ты сказал, что изволишь писать к начальнику
Петруши.
– Ну, а там что?
– Да ведь начальник Петрушин – князь Б. Ведь Петруша
записан в Семеновский полк.
– Записан! А мне какое дело, что он записан? Петруша в
Петербург не поедет. Чему научится он, служа в
Петербурге? мотать да повесничать? Нет, пускай послужит
он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да
будет солдат, а не шаматон (10). Записан в гвардии! Где его
пашпорт? Подай его сюда.
Матушка отыскала мой паспорт, хранившийся в ее
шкатулке вместе с сорочкою, в которой меня крестили, и
вручила его батюшке дрожащею рукою. Батюшка прочел
его со вниманием, положил перед собою на стол и начал
свое письмо.
10

Шаматон (разг., устар.) – гуляка, шалопай, бездельник.

Любопытство меня мучило: куда ж отправляют меня, если
уж не в Петербург? Я не сводил глаз с пера батюшкина,
которое двигалось довольно медленно. Наконец он кончил,
запечатал письмо в одном пакете с паспортом, снял очки и,
подозвав меня, сказал: «Вот тебе письмо к Андрею
Карловичу Р., моему старинному товарищу и другу. Ты
едешь в Оренбург служить под его начальством».
Итак, все мои блестящие надежды рушились! Вместо
веселой петербургской жизни ожидала меня скука в
стороне глухой и отдаленной. Служба, о которой за минуту
думал я с таким восторгом, показалась мне тяжким
несчастьем. Но спорить было нечего! На другой день
поутру подвезена была к крыльцу дорожная --">