Публий Папиний Стаций - Фиваида

СТАЦИЙ ФИВАИДА

КНИГА I

лютою ненавистью, и Фивы преступные^[2] вывесть —

в душу запала мне страсть пиерийская. Песню, богини,

как мне начать? Воспеть ли исток ужасного рода,

оный сидонский увоз^[3] и агенорова приказанья

неумолимый закон простор пытавшему Кадму?

Длинная дел череда, коль страх пред Марсом сокрытым

пахаря^[4], кем в борозде ужасной воздвигнута битва,

я прослежу и подробно скажу о песне, какою

10 в стены сойтись повелел Амфион тирийским вершинам^[5];

тяжкая ярость к родным жилищам у Вакха^[6] откуда;

в чем состоит юнонина кознь^[7]; Афамант злополучный

против кого напряг тетиву; почему устремилась

неустрашенная мать в Ионийскую глубь с Палемоном.

Вплоть до сих пор в стороне все горе и счастие Кадма

я бы оставить хотел: эдипова дома бесчинство

песни моей означит рубеж, — раз я не дерзаю

петь италийских значков триумфы^[8] в битвах арктийских,

дважды униженный Рейн, Истр, дважды законом смиренный,

20 и с заговорщической скалы низвергнутых даков,

или войну, что отвел от Юпитера^[9] чуть повзрослевший,

и, наконец, тебя, честь Лация, признанный славой,

кто подоспел подхватить новизну начинаний отцовых.

Жаждет бессмертия Рим для тебя! Пусть все потеснятся

области звезд^[10] пред тобой, а часть лучезарная неба,

часть Борея, Плеяд и та, что молний не знает, —

жаждут тебя; и пусть огненогих коней усмиритель

сам тебе на чело изгиб возлагает лучистый

и уступает тебе Юпитер великого неба

30 равную часть, — ты пребудь, над людьми довольствуясь властью,

морем и сушей владей, богам оставив светила!

Время придет, деянья твои в пылу пиерийском

петь я решусь, а теперь — настрою кифару и вспомню^[11]

войны Аонии, жезл, сгубивший братьев-тиранов,

месть, для которой и смерть не предел, мятежное пламя,

спор о последнем костре, погребенья лишенные трупы

царские, и города, опустевшие в гибели общей… —

Светлая кровью тогда обагрилась лернейская Дирка,

и устрашил Исмен, берега от жажды сводящий,

40 вдруг волной накатив небывало могучей, Фетиду.

Кем же начать мне, Клио, из героев? — Тидеем ли ярым?

Или сначала сказать, как пророк лавроносный низвергся?^[12]

Ждет и герой, прогнавший в бою враждебные токи^[13], —

яростный Гиппомедонт, и печальная битва аркадца^[14]

дерзкого, и Капаней, по-иному чудовищный^[15], песни.

Свет нечестивых очей помрачив казнящей десницей

и в безысходную ночь погрузив сокрушенную совесть,

жизни остаток Эдип влачил в продолжительной смерти^[16].

Он бы хотел в темноте удаленного скрыться покоя,

50 не выходить, из жилищ, недоступных для света дневного,

но непрерывно пред ним на докучливых крыльях кружится

день беспощадный в душе, и в сердце — Мстительниц тени.

Вот он пустоты глазниц, незажившую рану, увечье

жалкое в неба простор возводит, рукой обагренной

в полую землю стучит и взывает в мольбе беспошадной:

«Боги, неправедных душ блюстители в тесном для казней

Тартаре, Стикса поток свинцовый, несущий усопших, —

вижу тебя; и, частым моим привычная зовам,

дай, Тисифона, мне знак, будь к страшным мольбам благосклонна!

60 Ежели я заслужил^[17], чтоб меня, едва я родился,

ты на груди берегла, ступни, разъятые раной,

мне укрепив; если я, достигши киррейского тока

возле двурогой горы^[18], сумел, воспитанный лживым

Полибом, жить, а потом, на развилке в теснине Фокиды

сплел свой путь с престарелым царем и старца с дрожащим

ликом сразил, искавший отца, и Сфинги коварной

скор оказался решить — твоею наукой — загадки;

ежели счастлив я был неистовством к матери сладким,

горестный брак заключил и частые ночи — как молвить? —

70 с ней проводил, для тебя — и ты знала, — детей зачиная… —

алчущий кары, потом на персты отступавшие сам я

бросился, остановив на несчастной матери взоры, —

выслушай!.. о, я смею молить о том, что безумцу

ты же внушила. — Меня, кто ослеп, кто царство оставил,

скорбного, ни поддержать, ни словом смягчить не хотели

дети мои — и в браке каком! И они же — надменны, —

горе! — и даже — цари, как будто я умер — смеются

над слепотою моей и стенанья отца