Шота Руставели - Витязь в тигровой шкуре

пpиeмy c цeлью зaвyaлиpoвaть и cкpыть, пo-видимoмy, coдepжaщиecя в eгo пoэмe нaмeки нa ocтpыe пoлитичecкиe coбытия cвoeгo вpeмeни, a быть мoжeт, вo избeжaниe вoзмoжныx нapeкaний нa cвoи oбщecтвeннo-пoлитичecкиe и peлигиoзнo-филocoфcкиe мыcли. Oбъявив иcтoчникoм cвoeгo пpoизвeдeния "пepcидcкoe" cкaзaниe, Pycтaвeли paзвepтывaeт пoвecтвoвaниe нa oбшиpнoм гeoгpaфичecкoм фoнe (Apaвия, Индия, Xopeзм, Xaтaйя и вымышлeнныe cтpaны — Myльгaзaнзapи, Гyлaншapo, Kaджeти). B coотвeтcтвии c этим нeкoтopыx cвoиx пepcoнaжeй, в тoм чиcлe Hecтaн-Дapeджaн, aвтop имeнyeт нa чyжeзeмный лaд. Ho нeкoтopым гepoям oн вce жe ocтaвил чиcто гpyзинcкиe имeнa (Tинaтин, Tapиэл). Пo oбocнoвaннoмy мнeнию гpyзинcкoгo цapя Baxтaнгa VI — пepвoгo издaтeля "Bитязя в бapcoвoй шкype" (в Tбилиcи в 1712 гoдy), бoльшого знaтoкa пepcидcкoгo языкa (и иcкycнoro пepeвoдчикa c этoгo языкa pядa пpoизвeдeний) и твopчecтвa Pycтaвeли — "cюжeт и cтиx пoэмы" пpинaдлeжaт caмoмy ee aвтopy.

Шота Руставели.
Витязь в тигровой шкуре

ВСТУПЛЕНИЕ

Тот, кто силою своею основал чертог вселенной,

Ради нас украсил землю красотою несравненной.

Животворное дыханье даровал он твари бренной.

Отражен в земных владыках лик его благословенный.

Боже, ты единый создал образ каждого творенья!

Укрепи меня, владыка, сатане на посрамленье!

Дай гореть огнем миджнура до последнего мгновенья!

Не карай меня по смерти за былые прегрешенья!

Лев, служа Тамар-царице, держит меч ее и щит.

Мне ж, певцу, каким деяньем послужить ей надлежит?

Косы царственной — агаты, ярче лалов жар ланит.

Упивается нектаром тот, кто солнце лицезрит.

Воспоем Тамар-царицу, почитаемую свято!

Дивно сложенные гимны посвящал я ей когда-то.

Мне пером была тростинка, тушью — озеро агата.

Кто внимал моим твореньям, был сражен клинком булата.

Мне приказано царицу славословить новым словом,

Описать ресницы, очи на лице агатобровом,

Перлы уст ее румяных под рубиновым покровом, —

Даже камень разбивают мягким молотом свинцовым!

Мастерство, язык и сердце мне нужны, чтоб петь о ней.

Дай мне силы, вдохновенье! Разум сам послужит ей.

Мы прославим Тариэла, утешителя людей,

Трех героев лучезарных, трех испытанных друзей.

Сядем, братья, и восплачем о несчастном Тариэле!

Скорбь о нем копьем печали ранит сердце мне доселе.

Это древнее сказанье я, чье имя Руставели,

Нанизал, как цепь жемчужин, чтоб его стихами пели.

Страсть любви меня, миджнура, к этой повести склонила:

Та, кому подвластны рати, для меня светлей светила.

Пораженный ею в сердце, я горю в огне горнила.

Коль не сжалится светило, ждет безумного могила.

Эта повесть, из Ирана занесенная давно,

По рукам людей катилась, как жемчужное зерно.

Спеть ее грузинским складом было мне лишь суждено

Ради той, из-за которой сердце горестью полно.

Ослепленный взор безумца к ней стремится поневоле.

Сердце, сделавшись миджнуром, в отдаленном бродит поле.

Пусть она спасет мне душу, предавая плотской боли!

Как воспеть мне трех героев, если сил не станет боле?

Что кому дано судьбою — то ему и утешенье:

Пусть работает работник, воин рубится в сраженье,

Пусть, безумствуя, влюбленный познает любви лишенья, —

Не суди других, коль скоро сам боишься поношенья!

Стихотворство — род познанья, возвышающего дух.

Речь божественная с пользой услаждает людям слух.

Мерным словом упиваться может каждый, кто не глух.

Речь обычная пространна, стих же краток и упруг.

Испытаньем иноходцу служит дальняя дорога,

Игроку — удар искусный, если мяч рассчитан строго.

Для певца же дело чести — ширь стихов, богатство слога.

Он и сам коня осадит, увидав, что речь убога.

Если вдруг в стихотворенье речь становится невнятна,

Присмотреться стихотворцу и полезно и приятно:

Увидав свою ошибку, он попятится обратно

И, геройски в мяч ударив, победит неоднократно!

Кто два-три стишка скропает, тот, конечно, не творец.

Пусть себя он не считает покорителем сердец.

Ведь иной, придумав глупость, свяжет рифмою конец

И твердит, как мул упрямый: "Вот искусства образец!"

Небольшой стишок — творенье стихотворца небольшого,

Не --">