Михаил Иванович Шипицын - Знакомство с «Божественной комедией» Данте Алигьери

и навсегда зажегся там мой взгляд. (099)

(Paradiso 33:91–99)

La forma universal di questo nodo

credo ch’i vidi, perché più di largo,

dicendo questo, mi sento ch’i’ godo. (093)

Un punto solo m’è maggior letargo

che venticinque secoli a la ’mpresa

che fé Nettuno ammirar l'ombra d’Argo. (096)

Così la mente mia, tutta sospesa,

mirava fissa, immobile e attenta,

e sempre di mirar faceasi accesa. (099)

Данте описывает момент этого божественного видения, как нечто неимоверно захватывающее, но что исчезает на глазах в то же самое мгновение: ещё одно описание времени, которое не имеет силы в Емпирии.

Так же как и Ясон, который возвращается домой с золотым руном, так и пилигрим Данте должен вернуться обратно из своего странствия в потустороннем мире со своей «Комедией» как добычей.

(Рай 33:70–72)

Но может мой язык могуче крикнуть,

лишь искрой твоей славы вдохновлен,

и к людям будущего перепрыгнуть. (072)

(Paradiso 33:70–72)

e fa la lingua mia tanto possente,

ch’una favilla sol de la tua gloria

possa lasciare a la futura gente; (072)

Данте описывает своё видение Бога как универсальную книгу с листами создания мира.

(Рай 33:85–93)

Свет в глубине своей соединил,

в единый том любовью без различий,

что на листах Вселенной начертил. (087)

Суть и случайность, дерзость и обычай

почти сплавлялись вместе, и притом,

я говорю, свет прост среди величий. (090)

Вселенских уз я зрел единый том,

и верю, что я прав, сказавши это,

так наслаждался ширью, что кругом. (093)

(Paradiso 33:85–93)

Nel suo profondo vidi che s’interna,

legato con amore in un volume,

ciò che per l’universo si squaderna: (087)

sustanze e accidenti e lor costume

quasi conflati insieme, per tal modo

che ciò ch’i’ dico è un semplice lume. (090)

La forma universal di questo nodo

credo ch’i’ vidi, perché più di largo,

dicendo questo, mi sento ch’i’ godo. (093)

Как Библия является повторением созданного Богом мира, так и «Комедия», по словам Данте, тоже являет собой повторение созданного мира, хотя он, по его собственным словам, с трудом припоминает это божественное переживание.

В очередной раз поэт говорит о невозможности словами языка передать то что он пережил: Данте сравнивает описание этого переживания в своей «Комедии» с детским лепетом.

(Рай 33:106–108)

Теперь рассказ мой в краткости истает.

Скажу, что помню, как младенец тот,

что в матери сосцах язык купает. (108)

(Paradiso 33:106–108)

Ornai sarà più corta mia favella,

pur a quel ch’io ricordo, che d’un fante

che bagni ancor la lingua a la mammella. (108)

Так же как его видение Бога, которое позволяет Данте познать о Боге всё, что только возможно, в долю секунды, но которое, как ему кажется, продолжается целую вечность, так и переживание читателя за чтением «Комедии», по мнению Данте, возвышает читателя и стимулирует его перечитывать «Комедию» в новом контексте.

(Рай 33:109–114)

He потому, что прост был оборот

живого света, я узрел, вникая;

всегда таков он, что ведет вперед, (111)

и, взгляд мой в рассмотреньи укрепляя,

лишь обликом своим меня менял

свет этот, силу дав и потрясая. (114)

(Paradiso 33:109–114)

Non perché più ch’un semplice sembiante

fosse nel vivo lume ch’io mirava,

che tal è sempre qual s’era davante; (111)

ma per la vista che s’avvalorava

in me guardando, una sola parvenza,

mutandom’ io, a me si travagliava. (114)

Поэт пытается создать картину триединого Бога в форме пересекающихся кругов света, перетекающих друг в друга без остановки.

(Рай 33:115–120)

Глубокий, ясный свет существовал

на высоте и, как мне показалось,

три круга и три цвета содержал. (117)

Как в радугах, сиянье отражалось

двух первых, третий полнился огнем,

и пламя ими равно вдохновлялось. (120)

(Paradiso 33:115–120)

Ne la profonda e chiara sussistenza

de l’alto lume parvermi tre giri

di tre colori e d’una contenenza; (117)

e l'un da l’altro come iri da iri

parea reflesso, e ’l terzo parea foco

che quinci e quindi igualmente si spiri. (120)

Данте также пытается выразить идею боговоплощения в поэтической картине, где фигура человека является глазам пилигрима из сверкающего света триединого Бога.

(Рай 33:127–132)

Круг тот, который может отражать

в себе сей свет, когда я присмотрелся,

чтоб лучше в отражение вникать, (129)

казалось, цветом собственным согрелся

и рисовался мне, как наш портрет,

затем и взгляд мой весь в него уселся. (132)

(Paradiso 33:127–132)

Quella circulazion che sì concetta

pareva in te come lume reflesso,

da li occhi miei alquanto circunspetta, (129)

dentro da sé, del suo colore stesso,

mi parve pinta de la nostra effige:

per che ’l mio viso in lei tutto era messo. (132)

Это именно переживание, а не осознание божественного. Поэт сравнивает невозможность точного описание этого переживания с невозможностью найти квадратуру круга.

(Рай 33:133–138)

Как геометр, который дал обет

измерить круг, разгадки не находит,

все думая, начало то иль нет, (135)

так взор мой в новизне подолгу бродит: