Александр Мотельевич Мелихов , Марина Михайловна Ефимова , Марк Копелев - Статьи, эссе

предметами критики и издевательств: и со стороны светских хроникеров, и со стороны друзей (даже близких), а Скотт получал оплеухи и от критиков. Адам Гопник пишет:

При жизни все любили плевать в их кофе, точнее, в их стаканы с самогонным джином. А через три четверти века они стали не просто душераздирающей сноской к своей эпохе, но неумирающей легендой Запада, которая вдохновляет авторов на всё новые книги, статьи, романы и кинофильмы.

В конце 50-х годов знаменитый критик Эдмунд Уилсон, который в течение всей жизни Фицджеральда был его литературным палачом, заметил и назвал «абсурдом» тот факт, что Скотт — его университетский друг, пьяница и клоун — стал в глазах публики чем-то вроде умирающего и возрождающегося бога Адониса. «Подобное удивление, — пишет Адам Гопник, — было характерно и для друзей Дилана Томаса, и для друзей Перси Шелли, и, наверное, для друзей самого Адониса».

К настоящему времени о паре Скотт-Зельда и о самом Фицджеральде написаны сотни работ, обследованы все стороны творчества, быта (включая финансовое положение), любовной жизни и, конечно, характеров. Но вот что подметил Адам Гопник:

Даже в академической литературе авторы часто принимают Фицджеральда за того, кем он сам себя считал. Он вечно каялся в своей глупости, в пьянстве, называл себя неудачником. На самом деле его афористичная интеллигентность была тоньше прямых формулировок. Его глаза были проницательней, а суждения — мудрей, чем считало большинство его знакомцев, включая Эдмунда Уилсона.

Вот, например, пассаж из записной книжки Фитцджеральда: «Очень важно, — пишет он, — что столица Соединенных Штатов — не в Нью-Йорке. В 1863 году это спасло Союз от страстей толпы. Но, с другой стороны, интеллект перетек в Нью-Йорк, и без критики изнутри наша политика стала ребяческой».

Сэлинджер удивил многих, сказав, что в Фицджеральде его привлекла «сила интеллекта». С тех пор образ писателя переосмысливают многие авторы. Самый недавний урожай работ о Скотте и Зельде делится на две категории. Первая — попытка представить Фицджеральда автором поп-культуры, сравнивать его с автором детективов Дэшелом Хэмметом, например, а его роль в литературе — с ролью композитора Кола Портера в музыке. Вторая категория — попытки изобразить Зельду художником, доведенным до сумасшествия жестокостью ее времени и эгоцентричностью мужа, притеснявшего ее творческую потенцию, даже когда он делал вид, что служит ей.

Яркий пример первой категории — книга литературного радиокритика Морин Корриган «Мы всё еще читаем. Как родился и почему выжил ‘Великий Гэтсби’». По выражению Адама Гопника, «автор съёживает Фицджеральда до современного вкуса». Книга Корриган полна любви к роману, что делает ее много привлекательней сухих академических исследований, но автор представляет роман «Великий Гэтсби» бульварным чтивом, хоть и высочайшего класса. Именно благодаря этому, по ее мнению, роман и стал так популярен. В подтверждение своей идеи она пишет о любви Фицджеральда к детективам и об их возможном влиянии на него (хотя лучшие детективы того времени — в частности, того же Хэммета — были написаны после публикации «Великого Гэтсби»). Адам Гопник возражает Корриган:

«Великий Гэтсби» — роман об убийстве таблоидного типа. Но он долго живет как раз потому, что написан в абсолютно антитаблоидном стиле. Фицджеральд — тонкий стилист, и его стиль — осознанно поэтическая проза. Может быть, самое прекрасное, что он создал — отдельные фразы и абзацы, которые остаются в памяти, как стихи. Эдмунд Уилсон подготовил посмертное издание избранных произведений Фицджеральда и в конце книги собрал целую коллекцию таких фраз и пассажей — на ста пятидесяти страницах.

«Франция, — говорит один из персонажей Фицджеральда — была землей; Англия — народом, а Америка — была… готовностью души».

Из писем Фицджеральда очевидно, что главное влияние на него оказали английские романисты «эдвардианской эпохи»: Голсуорси, Маккензи и особенно Джозеф Конрад. И в своем исповедальном эссе «Крушение» Фицджеральд оплакивает гибель романа, который оттеснило, в частности, массовое кино:

Я наблюдал, как роман, который для меня был самым сильным и самым гибким способом передачи мыслей и чувств одним человеком другому, подчинился механическому и

--">