Сергей Сергеевич Аверинцев - Духовная традиция Восточной Европы и ее вклад в формирование новой европейской идентичности

обязательно из либеральных ценностей; человек с твердыми религиозными и нравственными принципами должен учиться уважать принципы других людей, не впадая при этом в релятивизм. Но положение коренным образом меняется, если так называемые «либеральные ценности» отстаивают как единственно приемлемые и стремятся предпочесть их любым другим.

Современный либерализм, которому слишком часто недостает такой чисто либеральной добродетели как терпимость, нередко ведет себя как идеология, не допускающая никакого противоречия и заставляющая все человечество признавать тот же самый стиль жизни, воздействуя с помощью «масс-медиа» и других инструментов. Когда так называемый «секс» становится, ни много ни мало, основным символом, знаменем и эмблемой прогресса и демократии, это не может не вызвать реакций, способных носить совершенно криминальный характер, как в случае с исламским терроризмом, либо принимающих более мирные формы, довольно глупые, но вполне понятные и предсказуемые.

В сфере религии эта агрессия сексуальной символики питает фундаментализм и нетерпимость, даже в отношениях между христианскими церквами (речь идет вовсе не о политике, а о настроениях масс). «Человек с улицы» в России ничего не знает о войне, которую тот же псевдолиберализм ведет против католического Магистериума, для него все это едино — неразличимый «Запад» приходит к нему в виде sex shops и прочих видов обсценности, и он переносит свои впечатления на все «западное», в том числе, увы, и на западные вероисповедания. Речь идет о прискорбной ошибке, и, говоря с моими российскими согражданами, я делал все, что в моих силах, чтобы опровергнуть эту установку, но эта досадная ситуация по-прежнему не изменилась.

Прошу прощения, я вовсе не хочу выглядеть фарисействующим моралистом, но разве мы не живем в эпоху, когда на каждом шагу заявляет о себе новое фарисейство греха, так сказать, фарисейство «мытарей и блудниц», когда нарушение общехристианской нормы самодовольно утверждает себя, без тени улыбки возводя себя в ранг обязательного для всех принципа? Не знаю, возможно ли еще, как в минувшие времена, назвать эту тенденцию «вседозволенностью» и «гедонизмом». Глобальная цивилизация не ограничивает себя позволением того или иного, она стремится навязывать. Что до гедонизма, это концепция, которая предполагает, что индивид стремится осуществить выбор предпочтений в высшей степени лично, тогда как доктрина этого нового фарисейства не дает места для подобного выбора: СМИ и реклама показывают людям, что программа нацеленного на наслаждение поведения, будучи пассивно признанной, уже выработана. Не обязательно быть фундаменталистом или лицемером, чтобы почувствовать себя несколько деморализованным.

Я должен еще добавить, что не только членам Русской православной церкви, но и прочим верующим, живущим на пространстве бывшего Советского Союза, в том числе католикам, непросто примириться с внешней секуляризацией поведения западных христиан. У обеих партий могут быть свои резоны (или же те и другие могут иметь резоны ложные); я могу представить себе, что в отсутствие преследований некоторые излишки внешней благочестивой суровости стали по-настоящему нестерпимыми, но обе стороны обязаны делать как можно больше для достижения взаимопонимания.

Я хотел бы закончить пожеланием, чтобы диалог в своем прогрессивном развитии сохранял измерение глубины.

Диалог может стать серьезнейшим подспорьем в деле примирения, но он не должен быть сведен к одной лишь инструментальной функции; он должен быть эффективно действенным, не подчиняясь действенности утилитарной. В вопросе диалога культур и религий прагматика оказывается по существу непрактичной, ибо стремится свести материи весьма тонкие и сложные к упрощенным схемам. И если наш опыт может чему-нибудь нас научить, он, конечно же, говорит нам об опасности, которая таится в таких схемах.

Я благодарю вас за терпение и прошу вашего прощения за все, чем я прегрешил против благороднейшего итальянского наречия!

Примечания

[1]

Слово identità ставит переводчика перед довольно непростой задачей. Позднелатинское identitas, равенство себе, приобрело в романских языках значения «самобытность», а отсюда «лицо», «личность», неповторимая индивидуальная «физиономия», несущая внешние черты --">