Сальвадор Дали - Дневник одного гения

Сальвадор Дали

Дневник одного гения

Salvador Dali
JOURNAL D’UN GENIE
Preface by Michel Dèon
Copyright © Editions de La Table Ronde, 1964
Перевод с французского Л. ЦЫВЬЯНА
Серийное оформление А. РЫБАКОВА
Оформление обложки В. ГОРЕЛИКОВА
Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».
© Л. Цывьян (наследники), перевод, комментарии, 2015
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа
„Азбука-Аттикус“», 2015
Издательство КоЛибри®

***

Дневник одного гения
Посвящаю эту книгу
МОЕМУ ГЕНИЮ
ГАЛЕ ГРАДИВЕ[1],
моей
ЕЛЕНЕ ТРОЯНСКОЙ[2],
моей
СВЯТОЙ ЕЛЕНЕ[3],
ГАЛЕ ГАЛАТЕЕ БЕЗМЯТЕЖНОЙ [4]

Предисловие
Уже несколько лет Сальвадор Дали говорил нам о дневнике, который он
регулярно ведет. Поначалу он намеревался озаглавить его «Моя

сверхтайная жизнь» и издать как продолжение «Тайной жизни
Сальвадора Дали, написанной им самим», но в конце концов решил
оставить название, куда более соответствующее реальности, – «Дневник
гения», – написанное на самой первой школьной тетрадке, с которой
началось это новое произведение. Дело в том, что это действительно
дневник. Дали записывал в нем свои мысли, излагал эстетические,
моральные, философские, биологические идеи, повествовал о муках
художника, алчущего совершенства, о любви к жене, о своих
необыкновенных встречах.
У Дали исключительно обостренное сознание собственной гениальности.
И похоже, именно эта внутренняя убежденность и придает ему сил.
Родители дали ему имя Сальвадор, потому что ему было предназначено
стать спасителем живописи, которую грозят умертвить абстрактное
искусство, академический сюрреализм, дадаизм и вообще любые
анархические «измы». Так что этот дневник – монумент, воздвигнутый
Сальвадором Дали в свою честь. И если скромности в нем нет и следа,
зато искренность его обжигает. Автор обнажает свои тайны с
вызывающим бесстыдством, разнузданным юмором, искрометным
весельем. Как и «Тайная жизнь», «Дневник одного гения» – это гимн во
славу Традиции, католической Иерархии и Монархии. И можно себе
представить, до какой степени подрывными и разрушительными
покажутся эти страницы невеждам.
Невозможно определить, что более ценно здесь: нескромная
откровенность или откровенная нескромность. Повествуя о своей
повседневной жизни, Дали захватывает врасплох своих биографов и в
каком-то смысле перебегает дорогу комментаторам. Но разве человек не
вправе сам рассказать о себе? И мы не станем оспаривать этого его
права, тем паче что рассказывает он с преизобилием деталей, с
присущим ему умом и лиризмом.
Люди полагают, что они знают Дали, поскольку он с безоглядной отвагой
избрал удел человека публичного. Журналисты алчно заглатывают все,
что он подбрасывает им, но в конечном счете более всего поражает его
крестьянское здравомыслие, как, например, в сцене с молодым
человеком, который жаждет преуспеть и вдруг получает совет есть икру
и пить шампанское, чтобы не умереть, трудясь как каторжник, с голоду.
Но самое привлекательное в Дали – это его корни и антенны. Корни,
уходящие глубоко в землю в поисках того «смачного» (если
воспользоваться одним из его излюбленных словечек), что человек
сумел создать за сорок веков существования живописи, архитектуры и
скульптуры. Антенны, направленные на будущее, которое они
выслеживают, провидят и постигают с молниеносной быстротой. Не
будет преувеличением сказать, что Дали – это ум, которому присуща
ненасытная научная любознательность. Все открытия, все изобретения
находят отзыв в его творчестве и, слегка преображенные, проявляются в
его произведениях.

Скажем больше, Дали опережает науку, рациональный прогресс которой
он провидит каким-то странным, иррациональным образом. Зачастую у
него случаются приключения, достаточно необычные для творца:
собственные изобретения обгоняют его, движутся быстрей, чем он,
самоорганизуются без всяких стараний с его стороны. Пройдя в самом
начале через период непонимания и непризнания, его творчество
достигло той точки, когда кажется, будто его можно найти во всем. Более
того, его идеи, с кажущимся беспорядком бросаемые природе, отныне,
чтобы обрести жизнь и форму, больше уже не нуждаются в нем. Ему
самому иногда случается удивляться этому. Семя, в спешке брошенное
в землю, взошло. Дали́ рассеянно, что так свойственно ему, --">