Аристотель - История животных

ни обоим продолжившим ее трактатам. В них (т.е. в "О частях животных" и "О возникновении животных") линия "Истории животных" продолжена совсем в другом направлении: их можно назвать первыми в истории науки трудами по теоретической биологии.

Этическая же направленность книги девятой несомненна: в ней рассмотрены дружба и вражда (сейчас бы сказали: взаимопомощь и борьба) в животном мире, с обращением на каждом шагу к аналогам этих явлений у людей. Говорится о животных деятельных и ленивых, кротких и свирепых, благоразумных и глупых (самый разумный — слон, он "научается даже приветствовать царя", § 235); о том, как животные подражают человеку (в последующем развитии науки возобладало мнение, что наоборот, человек подражал животным): ласточки строят гнезда по подобию человеческих домов, птицы вдвоем выкармливают детенышей. Все эти рассказы обильно уснащены оценками, оппозициями дурной — хороший, красивый — некрасивый, верный (преданный) — неверный, чего обычно нет в остальных книгах "Истории животных" (однако ср. § 93 кн. шестой о "плохих бычках"). Автор с одобрением рассказывает, как "много разумного встречается и у журавлей" (§ 70); или без одобрения — о горном аисте, что в нем "дурные качества... хороших нет" (§ 114). "Малые пчелы лучшие работницы, чем большие", а эти последние — "вылощенные и блестящие, как праздные женщины" (§ 200). Эти оценочные суждения содержатся в "Истории животных", а в "Никомаховой этике" вектор оценки иной: "Рассудительным назовут того, кто отлично разбирается в том или ином деле... Вот почему даже иных зверей признают "рассудительными", а именно тех, у кого, видимо, есть способность предчувствия того, что касается их собственного существования" (1141а).

Для уяснения фольклорных корней книги девятой полезно иметь в виду, что уже в "Илиаде" находим упоминания о дружбе и вражде животных, а в басенном жанре, притом не только в греческом, но и в индийском, вообще восточном, есть параллели едва ли не ко всем историям, здесь рассказанным. По своей тематике и отчасти по характеру изложения эта книга тесно связана не только с книгой восьмой (о чем уже упоминалось), на которую в книге девятой имеются и прямые ссылки (а на кн. девятую — в труде "О частях животных", 660а), но даже и с книгой первой, например, с ее как бы прямо взятым отсюда фрагментом: "В отношении же нрава различия между животными таковы: одни кротки... иные низки и коварны, как змеи; одни свободны, храбры и благородны, как лев... некоторые завистливы и любят красоваться, как павлин" и т.п. ("История животных", кн. первая, § 18). Подобные фрагменты в несомненно аутентичных частях "Истории животных" наводят на мысль о большей, чем это нередко предполагается, целостности всего ее текста. Замечу также, что в конце только что цитированного параграфа содержится высказывание, которое трудно отнести к чему-либо иному, нежели к книге девятой (или восьмой-девятой в понимании М. Скота), и которое таким образом свидетельствует, что она предусматривалась автором уже при составлении книги первой: "О нравах и жизни каждого рода [в отдельности] будет сказано более подробно в дальнейшем".

Наконец, говоря о структуре "Истории животных", нельзя обойти молчанием существующую вот уже более двух столетий проблему аутентичности книги десятой, посвященной вопросам бесплодия в браке. Ее признавали подлинной не только схоластические комментаторы, но и устанавливавшие корпус аристотелевских сочинений выдающиеся гуманисты XVI в.: Исаак Казобон, Юлий Скалигер, Конрад Геснер.

Однако подлинность ее отверг А. Г. Камюс в своем издании 1783 г., а следом за ним и ряд позднейших специалистов.

Ничего не решает тот довод, что в древнейших списках сочинений Аристотеля (Могаих, 1951) иногда упоминается, что "История животных" состоит из девяти книг. В тех же списках, например, несомненно аристотелевский труд "О частях животных" отсутствует или количество его книг указано не такое, как во всех дошедших до нас рукописях. На медицинские темы Аристотель безусловно писал. Сам он и ряд перипатетиков (Теофраст, Менон и другие) были, в частности, и врачами. В. П. Карпов, специально изучавший стиль книги десятой, пришел к выводу о его полном соответствии стилю других произведений Аристотеля, и в особенности прочих книг "Истории животных". Вот что Карпов пишет по этому поводу в заметках, приложенных к машинописи его перевода "Истории животных"^[2]: "По общему впечатлению, стиль книги десятой ничем не отличается от --">