Лев Израилевич Квин - Икс, Игрек, Зет

трактовое! Владимир Петрович, в студию! Скорей!

Владимир Петрович поспешно встал, чуть не уронив очки.

— Волнуюсь я…

— Скорей, скорей!

Они вышли. Через несколько минут в зале погас свет. В темноте раздался шум раздвигаемых стульев и возгласы: «Куда! Ну куда же!». Это Боря пробирался сквозь ряды к кинопроектору, стоявшему в бездействии на отдельном столике. Техника — он ничего не мог с собой поделать!

Зажегся голубой экран телевизора. Невидимый диктор произнес:

— Начинаем передачу.

Пошли титры:

«Из революционного прошлого нашего города».

«СКВОЗЬ ДЕСЯТИЛЕТИЯ…».

На экране появилось знакомое ребятам здание городского музея. К нему направлялась большая группа школьников. Один из них обернулся и, улыбаясь во весь рот, помахал рукой.

— Этот кадр вырезать, — произнес позади голос Злобина.

— Вырезать, — послушно повторила молоденькая монтажница.

— Андрей, привет! — Сане захотелось показать друзьям, что он свой человек в студии. — Та самая пленочка, а, Андрей?

— Не мешай! — сердито отозвался Злобин.

Воробей, сидевший рядом, хихикнул. Саня покраснел — хорошо, что было темно. Он уставился на экран.

— Что же привлекает в музей такой поток посетителей? — спросил невидимый диктор. И сам ответил: — Новые экспонаты, которые вы сейчас увидите.

На экране появились знакомые Сане листовки, типографский шрифт.

— Вот здесь я должен быть! — Он толкнул Воробья. — Смотри!

Экран мигнул. Чьи-то руки взяли листовку, она стала виднее зрителям. Четко выделилась первая строка: «Если ты молод, силен и здоров…».

Камера немного отъехала назад. Стриженый мальчишеский затылок, чуть оттопыренное ухо… Неужели все?

Но вот, вот! Лицо поворачивается к зрителям. Удивленные глаза…

— Я, я! — не выдержал Саня. — Смотрите, смотрите!

— Этот кадр вырезать, — произнес позади Злобин.

— Вырезать, — словно послушное эхо отозвалась монтажница.

Как?! Что же тогда останется от него? Одни руки да ухо…

— Ничего! — шепнул Воробей. — Ты попроси у него, пусть пленку отдаст. Я знаю одного мальчишку, у него есть проектор. Будем дома крутить.

Саня молчал, прикусив с досады губу.

— Эти листовки, этот типографский шрифт, — говорил между тем диктор, — пролежали больше сорока лет в тайнике, куда их спрятали подпольщики-большевики… Вот дом. Обычный, ничем не примечательный дом на Московском проспекте. Вы проходили мимо него сотни раз…

Глаз камеры останавливается на двухэтажном угловом доме. Наезд. Дом стремительно приближается. Распахнутая настежь дверь подъезда. В глубине видна лестница.

— Санька! Санька! — Воробей схватил Саню за руку. — Тот самый дом!

Широко раскрыв глаза, Саня смотрел на экран. Вот уже там появился чулан. Двое рабочих разбирают дощатый потолок. Саквояж!.. Пачка листовок… Другая пачка… Груда типографского шрифта…

— Во время ремонта рабочие случайно обнаружили в чулане…

Саня не выдержал, вскочил.

— Вот что там было! Вот! Но как они туда…

— Ребята! Вы мешаете! — произнес в темноте чей-то строгий голос.

Саня сел, весь дрожа.

Экран снова мигнул.

— Все! — сказал Злобин. — Съемка вся. Теперь студия.

В кадре появился диктор.

— Вас, дорогие товарищи, конечно, интересует вопрос, как попали в тайник листовки и шрифт. Послушайте, что вам расскажет Владимир Петрович Горюнов, старый коммунист, работавший во время колчаковщины в большевистском подполье. Беседу ведет редактор нашей студии товарищ Зубавин.

Диктор исчез, и сразу же Саня увидел папу и Владимира Петровича. Они сидели за низеньким круглым столиком. Владимир Петрович заметно волновался. Он крутил в руке носовой платок, надевал и вновь снимал очки.

— Владимир Петрович, — обратился к нему папа, — расскажите, пожалуйста, нашим телезрителям о своей работе в подполье.

— Рассказывать об этом недолго: подпольный стаж у меня небольшой. — Владимир Петрович сидел неестественно прямо и смотрел, не мигая, прямо на Саню. — Наш город в девятнадцатом году захватили колчаковцы. Что» ни день, то новые бесчинства, издевательства, зверства. Режим жестокий. Да… Помню, как-то швейники обратились к колчаковскому коменданту с просьбой разрешить им провести собрание. По своим швейным делам. Ответ был такой: «В случае, если собрание состоится, расстрелять каждого десятого».

Владимир Петрович помолчал немного, --">