Лев Иванович Кузьмин - Любашин денек

утречком заезжай.
И опять вздохнула, но теперь было видно — вздыхает
бабушка притворно, добрые глаза смеются. Тому, что реши­
лась, она рада теперь и сама.
— А подомовничать Анну уговорю,— заключила бабушка
разговор.
— Пр-равильное решение! — опять на всю избу пробасил
бригадир, надел фуражку и, щёлкнув каблуками, козырнул
бабушке.
А потом он козырнул и Любаше.
Любаша покраснела, уткнулась носом в столешницу, а
12

когда глянула опять, то Ивана Романыча в избе уже не ока­
залось.
Под окном хлопнула калитка, опять затрещал мотоцикл.
Гулкий трескоток стал удаляться и вот пропал, затих в дальнем
конце улицы.
Улица теперь была ночной, синей. Там теперь и огни
в домах погасли, и кровельщики перестали стучать, а над
тихими деревьями зажглись звёзды.
Бабушка стала закрывать окно, и тут Любаша сказала:
— Завтра утром я тоже поеду в Заложье.
Бабушка стукнула оконным шпингалетом, подавила рукой
на раму, проверила, заперлось ли, и спокойно ответила:
— Ну да... Поедешь... Только там тебя, чижа, и ждали...
Там ведь, милая моя, надо не шутки шутить, а рабочих
мужиков кормить. Знаешь, там хлопот сколько? Нет, нет,
и не собирайся, и не выдумывай!
И тут всегда крепкая на слёзы Любаша заплакала:
— Эх, бабушка, бабушка! Я-то думала, ты со мною всегда
по правде, а ты такая же, как все... Сначала говоришь:
«Большая, почти взрослая!», а как до главного дошло, так
опять — чиж. Ну и пусть! Пусть навсегда я чижом и останусь,
и не надо мне никаких туфель-подарков, ничего не надо...
Пускай теперь другие ходят в новых туфлях, пускай другие
разъезжают на мотоциклах с колясками, пускай мужиков
кормят, пускай хлеба убирают, а я... А я...
И Любаша заплакала так горько, что слёзы покатились по
щекам, по подбородку, и одна слезинка капнула прямо в
недопитый чай.
Бабушка такой грустной картины, конечно, не вынесла. Она
подбежала к Любаше, обняла и принялась чистой изнанкой
передника утирать мокрые Любашины щёки. Потом заставила
высморкаться, сказала:
14

— Ну вот, а то сразу и реветь... Возьму я тебя, возьму.
Утром с Иваном Романычем потолкую и возьму.
А наутро бабушка сама разбудила Любашу:
— Вставай, поторапливайся!
И Любаша так стала поторапливаться, что собралась даже
раньше бабушки и выскочила босиком на крыльцо.
Прохладные ступени крыльца были ещё в тени. И весь
палисадник был в тени. А от заплёснутой утренним солнцем
школы опять долетал дробный стукоток молоточков. Любаша
глянула туда и увидела крохотных, будто муравьёв, вчерашних
кровельщиков. Они сидели на самом коньке, быстро взмахи­
вали молоточками, и звон оттуда прилетал такой радостный,
что Любаше захотелось крикнуть:
— Эге-гей! Здравствуйте! У меня сегодня тоже рабочий
денёк. Я уже не чиж, я — бабушкина помощница, еду в поле
мужиков кормить!
Крикнуть так Любаша, конечно, не крикнула, только по­
думала, но всё равно ей стало очень славно.
А тут донёсся и дальний голос мотоцикла. Сначала
за яркими от солнца берёзами, где-то в переулке, словно бы
заныл комарик, потом комарик превратился в басовитого
жука, и вот из-за поворота выскочил и сам трескучий мото­
цикл, а на нём Иван Романыч.
Бригадир тормознул у калитки и соскочил на траву. Ла­
ковый козырёк его фуражки сегодня сверкал. Даже старень­
кий комбинезон на бригадире был свеж, а на боку у него
висела полевая армейская сумка, и от всего этого Иван
Романыч казался нынче очень строгим, очень похожим на
командира.
Любаша как глянула на него, так сразу подумала, что весь
её вчерашний уговор с бабушкой может пойти прахом, бри­
гадир ещё всё может отменить, и заполошно крикнула:
16

— Ой, бабушка! Ой, скорееГ.Иван Романыч приехал.
— Иду-у... Слышу, слышу,— донеслось из избы, и бабушка
там торопливо затопотала, но вышла она не вмиг.
В избе сначала что-то погремело, в избе сначала чтото постучало — похоже, платяной шкаф, похоже, ящики комо­
да,— и вот хлопнула дверь, и вот в сенях заскрипели поло­
вицы, и бабушка наконец-то появилась на крыльце.
А вернее сказать, бабушка не появилась! Вернее сказать,
17

бабушка выплыла из тёмных сеней этаким светлым-пресветлым корабликом — такой праздничный у неё был вид.
С ног до головы бабушка нарядилась во всё новое. На ней
была длинная сатиновая юбка, белая кофта мелким горошком,
передник в светлую голубую клетку; а на правой руке, чуть
отставив --">