Мия Велизарова - Сказки на витражах

пряжками, под стать принцу или королевичу.

Поесть бы сейчас, – подумалось Хансу. Ведь с самого утра ничего не ел. По дороге на пастбище из дома старосты потянуло таким ароматом свежего супа – Ханс аж глаза зажмурил, представив плавающую в золотистом бульоне курицу, щедро посыпанную порубленным укропом и украшенную колечками лука. К ней бы еще хрустящего чесночного хлеба, да запить все кружкой свежего пива…

И все появилось. Да не просто так, а на миниатюрном столике, укрытом синей шелковой скатертью. Серебряная ложка сама прыгнула в руку, темное пиво в высокой кружке не заканчивалось, отдавая легким фиалковым привкусом.

Чудеса…

А что, если остаться здесь навсегда?

Синими розами была расписана каждая тарелка, ее лепестки отражались в начищенных до блеска соусниках. И понемногу Хансу начало казаться, что сладкий аромат заполняет собой все вокруг, и в мире нет ничего другого, кроме ее волшебства.

Что он, собственно, тут делает?

Пастух со страхом понял, что не помнит. Не помнит, зачем сюда пришел. Не помнит, как его зовут. И образ смешливой гордячки Марты тоже померк, потускнел по сравнению с неземной красотой розы.

Ханс так испугался, что у него вносу зачесалось. Наверное, вконец замерз среди холодной красоты. Он чихнул. Еще раз, и еще, раз пять подряд. А когда прочихался, вокруг снова было лето. Овцы, столпившись вокруг, громко блеяли на все лады: солнце уже клонилось к вечеру, пора было возвращаться. Чудесной розы, конечно, и следа простыл.

Надо же было такому случиться…

По дороге пастух нарвал большущий букет. Не розы – простые ромашки, вперемешку с лютиками и купальницами. Это все, что он может предложить Марте. И любовь, конечно – пылкую, горячую, с которой даже зимой им двоим не будет страшен самый лютый холод. Если передумает – сделает его самым счастливым человек. А нет… Что ж, он по-прежнему будет пасти овец. И по вечерам рассказывать в трактире, как его самого чуть было не увлекли в свои сети луговые феи.

Осенняя меланхолия

Коралловый остров – так она называла свой заброшенный сад. С заросшими извилистыми дорожками, ажурными мостиками и укромными беседками. В поскрипывании ступенек все еще угадываются неясные обрывки давно позабытых бесед.

Как давно это было, как далеко…

В полном одиночестве, подняв воротник плаща, хозяйка дома целыми днями бродила среди молчаливых деревьев. Теперь они – ее собеседники. И касаясь шершавой коры, она научилась угадывать, о чем шепчется ветер в верхушках крон. Конечно же, о любви, как иначе.

Мягкий ковер вечной осени простирается от парадной лестницы до самого отдаленного уголка сада. Равнодушный взгляд теряется в круговороте красок. Чего-то не хватает, но чего же именно?

Легкий жест – и рядом с пылающим кустом боярышника распускаются черные гранаты роз. Повинуясь слепому капризу, в мгновение ока заполняют все вокруг. Поднеся к губам нежный шелк лепестков, женщина горько усмехается про себя. Когда-то розами был усыпан паркет, и танцующие пары кружились среди нежного аромата. Сколько обещаний, надежд, горечь разочарования и предательства…

Острые шипы пронзают застывший воздух, но не в силах проколоть тугую перчатку. Алая капля зависает в воздухе, прежде чем разбиться россыпью кровавой брусники на обжигающе-холодном льду.

Когда-то, очень давно…

А теперь она – пленница собственных воспоминаний. Одна в огромном пустом доме.

Вихрь лепестков увлекает ее в тоскливом вальсе. Мысли кружатся беспорядочным калейдоскопом. День ото дня, ее фигура скользит среди деревьев. Круговорот снов рассыпается за ней, опадая снежными хлопьями остывшего пепла.

Ловец снов

Золотая паутинка. Ажурно-легкая, словно на деревянный ободок натянули солнечное кружево. В переплетении нитей застывшей росой дрожат стеклянные бусины, переливаясь всеми оттенками фазаньего пера. Среди них выделяется одна, почти черная. Она – для особого гостя.

Неслышно, она скользит над спящим городом. Складки платья тяжелеют, из невесомо-белых становятся серыми, как туман – к дождю. Тонкие пальцы перебирают паутину снов, посылая на землю видения. Те рассыпаются каплями, --">