Павел Ха - Бочонок меда

Павел Ха Бочонок меда

В одном лесу на краю заросшего ежевикой оврага росла старая раскидистая липа. Под корнями липы в опрятной норке жил ёжик. Обыкновенный ёжик, маленький и трудолюбивый. И колючий – само собой.

Ёжик дружил с вороной. Ворона была чёрной, любопытной и всюду совала свой длинный клюв. Целыми днями она летала по лесу, слушала, о чём трещат болтушки-сороки, и потому была в курсе всех событий и новостей.

Ёжик собирал грибы и складывал их в норе, в самой дальней кладовке. Так он готовился к зиме. А ворона запасов на зиму не делала, но любила прилетать к ёжику в гости. Тогда они садились под липой, пили чай с ежевичным вареньем и разговаривали обо всём на свете.

Когда липа зацветала, на её душистый липовый цвет с деловым жужжанием слетались пчёлы. Они собирали сладкую пыльцу и разносили по ульям.

А ульи стояли на самом краю леса. Там жил старый пасечник со своей женой, доброй и работящей старушкой. Днём и ночью он ухаживал за пчёлами, подкармливал их, лечил, следил за ульями, а жена вела дом и хозяйство. Верные собаки сторожили двор и охраняли пасеку от непрошеных гостей.

Зато желанным гостям здесь всегда были рады. Их ожидал накрытый белой скатертью стол, пышущий паром самовар, горячие пироги и сладкий душистый мёд.

Наша ворона частенько наведывалась на пасеку – поболтать с хозяином. Старый пасечник ей нравился, она даже следила, чтобы другие птицы не разоряли его огород, а он за то кормил её корочками.

Всё бы хорошо, да нечаянно случилась беда – наступил мышиный год. Мышей всюду развелось – тьма-тьмущая. Стали они по полям, по деревням безобразничать.

Добрались мыши и до пасеки. В кладовой, в амбаре и даже в самой избе наточили нор, и давай припасы истреблять. А то ещё худо, что не было у пасечника кота в хозяйстве. Старый кот помер в запрошлом годе, а новым старик не успел обзавестись, всё как-то недосуг было. Мышам без кота – полное раздолье! Да ещё повадились серые разбойники ульи на пасеке грызть. Пчёлам урон, хозяйству убыток, хозяевам огорчение.

Почесал пасечник в затылке, запряг коня и поехал на рынок – кота покупать. Купил у какой-то бабки за алтын¹, привез домой.

– Лови мышей, – приказал.

Только кот бедовый попался. В первую же ночь забрался в кладовую, сожрал сало, вяленому лещу хвост отгрыз, в хате со стола кусок пирога утащил, в погребе разбил крынку и всю сметану слизал. Наелся и завалился спать, а мышей ловить и вовсе не стал.

Пасечник наутро увидал такое дело, хвать кота за шиворот – и на рынок. Отыскал ту бабку, побранился с ней маленько, кота ей возвернул, алтын назад забрал. Пошёл по рядам, видит – мужичок невзрачный другого кота продает. Кот важный, пушистый. Приценился пасечник, поторговался, да и купил за пятак.

Приехал старик домой, выпустил кота. Ну, думает, беда мышам.

Только на этот раз кот ленивым оказался. Целыми днями на солнышке валяется, живот греет. А как проголодается, ходит за стариками и мяучит, да так жалобно:

– Ку-у-ушать! Ку-у-ушать! Да-а-айте!

Пасечник – он строгий.

– Нечего! – говорит. – Иди мышей лови, вот и будет тебе пропитание!

А жена его сердобольная жалеет лодыря. Как не видит муж – вынесет коту, покормит, молока нальет. Ему только того и надо – наестся досыта, молока надуется и снова на работу – живот на солнце греть.

Собакам-сторожам такой расклад не по душе.

– На нашей пасеке, – говорят, – отродясь дармоедов не было. У нас каждый к своему делу приставлен и работает на совесть. А кто трудиться не хочет, тот пускай и не ест.

Кот над ними посмеивается:

– Эх, вы, мужичьё неумытое, дворняги необразованные! Работа – ваша забота, а мне утруждать себя низким занятием не пристало. Я благородных кровей кот, у меня прадед из Персии.

Разошёлся – хвост трубой, лапами машет:

– Да я! – кричит, – в барской усадьбе жил, на бархатной подушке спал, парную телятину по десять раз на дню кушал! С колокольчиком золотым на шее прогуливался! Меня барыня самолично ручкой поглаживала, меня барин за обедом рюмочкой валерьянки удостаивал! Да я у генералов на коленях лежал! Я министрам об ноги терся! На меня однажды сам Государь ненароком сесть изволил!

Заврался кот. Обнаглел, раскомандовался:

– Отныне, – говорит, – не смейте меня звать иначе, как «ваше превосходительство»! Все приказы мои исполняйте с усердием и расторопно, а наградою за труды будет вам моя благосклонность.

Опешили собаки от этакой наглости. Рассердились, зарычали, --">