Павел Петрович Бажов , Борис Николаевич Чупрыгин (иллюстратор) - Голубая змейка. Сказы

тоже
есть, лазоревые. Однем словом, изукрашено, что и сказать нельзя. И платье на
ней — на Хозяйке-то — меняется. То оно
блестит, будто стекло, то вдруг полиняет,
а то алмазной осыпью засверкает, либо
скрасна—медным станет, потом опять
шелком зеленым отливает. Идут-идут,
остановилась она.
— Дальше, — говорит, — на многие
версты желтяки да серяки с крапинкой
пойдут. Что их смотреть? А это вот под
самой Красногоркой мы. Тут у меня после Гумешек самое дорогое место.
И видит Степан огромную комнату, а
в ней постели, столы, табуреточки — всѐ
из корольковой меди. Стены малахитовые
с алмазом, а потолок темно-красный под
чернетью, а на ем цветки медны.
— Посидим, — говорит, — тут, поговорим.
Сели это они на табуреточки, малахитница и спрашивает:
— Видал мое приданое?
— Видал, — говорит Степан.
— Ну, как теперь насчет женитьбы?
А Степан и не знает, как отвечать. У
него, слышь-ко, невеста была. Хорошая
девушка, сиротка одна. Ну, конечно, против малахитницы где же ей красотой равняться! Простой человек, обыкновенный.
Помялся-помялся Степан, да и говорит:
— Приданое у тебя царям впору, а я
человек рабочий, простой.
— Ты, — говорит, — друг любезный,
не вихляйся. Прямо говори, берешь за-

муж али нет? — И сама вовсе принахмурилась.
Ну, Степан и ответил напрямки:
— Не могу, потому другой обещался.
Молвил так-то и думает: огневается
теперь. А она вроде обрадовалась.
— Молодец, — говорит, — Степанушко. За приказчика тебя похвалила, а
за это вдвое похвалю. Не обзарился ты на
мои богатства, не променял свою Настеньку на камену девку. — А у парня,
верно, невесту-то Настей звали. — Вот,
— говорит, — тебе подарочек для твоей
невесты, — и подает большую малахитову шкатулку. А там, слышь-ко, всякий
женский прибор. Серьги, кольца и протча,
что даже не у всякой богатой невесты
бывает.
— Как же, — спрашивает парень, — я
с эким местом наверх подымусь?
— Об этом не печалься. Все будет
устроено, и от приказчика тебя вызволю,
и жить безбедно будешь со своей молодой женой, только вот тебе мой сказ —
обо мне, чур, потом не вспоминай. Это
третье тебе мое испытание будет. А теперь давай поешь маленько.
Схлопала опять в ладоши, набежали
ящерки — полон стол установили. Накормила она его щами хорошими, пирогом рыбным, бараниной, кашей и протчим, что по русскому обряду полагается.
Потом и говорит:
— Ну, прощай, Степан Петрович,
смотри не вспоминай обо мне. — А у самой слезы. Она это руку подставила, а
слезы капкан и на руке зернышками застывают. Полнехонька горсть. — На-ка,
возьми на разживу. Большие деньги за
эти камешки люди дают. Богатый будешь,
— и подает ему.
Камешки холодные, а рука, слышь-ко,
горячая, как есть живая, и трясется маленько.
Степан принял камешки, поклонился
низко и спрашивает:
4

МЕДНОЙ ГОРЫ ХОЗЯЙКА

— Куда мне идти? — А сам тоже невеселый стал. Она указала перстом, перед
ним и открылся ход, как штольня, и светло в ней, как днем. Пошел Степан по этой
штольне — опять всяких земельных богатств нагляделся и пришел как раз к своему забою. Пришел, штольня и закрылась, и все стало по-старому. Ящерка
прибежала, цепь ему на ногу приладила, а
шкатулка с подарками вдруг маленькая
стала, Степан и спрятал ее за пазуху.
Вскоре надзиратель рудничный подошел.
Посмеяться ладил, а видит — у Степана
поверх урока наворочено, и малахит отбор, сорт сортом. «Что, — думает, — за
штука? Откуда это?» Полез в забой, осмотрел все, да и говорит:
— В эком-то забое всяк сколь хоть
наломает. — И повел Степана в другой
забой, а в этот своего племянника поставил.
На другой день стал Степан работать,
а малахит так и отлетает, да еще королек
с витком попадать стали, а у того — у
племянника-то, — скажи на милость, ничего доброго нет, все обальник да обманка идет. Тут надзиратель и сметил дело.
Побежал к приказчику. Так и так.
— Не иначе, — говорит, — Степан
душу нечистой силе продал.
Приказчик на это и говорит:
— Это его дело, кому он душу продал, а нам свою выгоду поиметь надо.
Пообещай ему, что на волю выпустим,
пущай только малахитовую глыбу во сто
пуд найдет.
Велел все-таки приказчик расковать
Степана и приказ такой дал — на Красногорке работы прекратить.
— Кто, — говорит, — его знает? Может, этот дурак от ума тогда говорил. Да
и руда там с медью пошла, только чугуну
порча.
Надзиратель объявил Степану, --">