Геннадий Григорьевич Воробьев - Кибернетика стучится в школу

опоздавшие на урок слонялись по путям в поисках исчезнувшего класса.

В то время у меня уже выработалась установка, которую психологи называют «мотивацией на школу».

Я был сыном учителей и твердо знал, что учиться надо.

От природы любознательный и ленивый, я хотел делать то, что интересно, энергично занимался поисками путей, требующих меньших энергетических затрат, и для удовлетворения любознательности предпочитал увлекательную книгу скучному уроку.

Единственное, что я слушал со рвением и старался все записать, была история (учебников по истории у нас тогда не было). И не только потому, что любил историю и старался почувствовать дух каждой исторической эпохи.

Дома, в бараке, где день и ночь в печке трещали дрова, я с наслаждением конспектировал толстый том по египтологии, то есть пересказывал его для себя более интересно. А виновником был учитель, перед которым я робел. Когда после болезни я старался разузнать, что было на пропущенном уроке, ребята с трудом извлекали из памяти разрозненные факты, с иронически-восхищенным удивлением смотря на меня.

Другой человек, к которому я относился с уважением, был добрый мученик эстонец Карл Иванович — учитель немецкого языка, совершенно лишенный преподавательских способностей. Класс на его уроках шумел, и даже способные выучить язык были лишены возможности сделать это. Я не был способным и еще раньше вынес свой приговор: сначала с интересом читал подписи к рисункам и старался переводить маленькие рассказы в учебнике, но, сообразив, что пионеры с немецкими именами, говорящие по-немецки, плод фантазии автора, охладел к языку.

Может быть, я стал бы пропускать уроки, по родители преподавали в той же школе. Поэтому ничего не оставалось, как надевать лыжи и отправляться в школу, думая, как бы на уроках полезнее провести время и поскорее вернуться в Древний Египет.

Я упомянул об одной из 13 средних школ, в которых я учился, и о двух из 120 учителей, которые учили меня.

500 одноклассников тоже оставили след в моей памяти.

Среди них были «волки», которые смотрели в лес, часто пропускали занятия, демонстрируя свое пренебрежение к школе, и ждали удобного случая, чтобы ее бросить. «Зайцы» в лес не глядели, знали, что школу все-таки придется кончать, и занимались тем, что придумывали изощренные способы удрать с урока и затем оправдаться.

«Лошади» сбегали редко, они учились, или старались учиться, добросовестно: одни — «ломовые» — прилежные тянули, другие — «иноходцы» подтягивали, иногда делали вид, что тянут, поднимая хвост и взбрыкивая ногами. Все это я испытал на себе, потому что был «иноходцем».

Оглядываясь назад, я думаю, что получил к тому времени некоторую педагогическую подготовку, так как, кроме личного опыта лицезрения учителей, через мои руки подростка прошла большая литература воспоминаний о предреволюционных школьных годах, с галереей портретов плохих и хороших учителей, методологией детских шалостей и ассортиментом знаний, усвоенных, несмотря на эти шалости.

Главная проблема школы заключается в том, что за сравнительно короткий срок она из привилегии превратилась в право, а затем в обязанность, сохранив при этом в неприкосновенности почти все школьные порядки и вызвав сумятицу в мотивациях.

Сто лет назад дворянские дети учились в гимназиях, потому что не могли не иметь по крайней мере среднего образования. Такой же долг дать своим детям элементарную грамоту осознали крестьяне русской деревни в Новороссии в 1920 году. Они не могли построить школу, и дети собирались по очереди в каждом доме, хозяева которого на это время давали приют учителю — моему отцу — и кормили его.

Родители-купцы, сами малограмотные, грозили детям, когда те плохо учились, лишить их родительского благословения, материальной поддержки и стращали черной работой. Эта мотивация «кнута» и «пряника» называется «престиж». Она более дорога родителям, чем детям, которым родительское и общественное мнение старается внушить представление о престижных профессиях и должностях, к которым учение открывает доступ, а неучение закрывает. Теперь тот же престиж принуждает родителей отводить (или относить по причине малолетства) детей в спортивную школу, чтобы через несколько лет увидеть на экране телевизора получающими золотые медали. Престиж заставляет взрослых учиться, чтобы не лишиться занимаемой должности или подняться на следующую --">