Роберт Рик МакКаммон - Королева Бедлама

затевай войну, в которой у тебя нет шансов на победу. Кажется, так я говорил?

Мэтью не ответил. Он весь сжался в ожидании сапога, но его пощадили.

— Этот юноша… мальчик… болван, — поправился Осли, обращаясь к своим спутникам, — решил, что не одобряет моих методов воспитания. Сколько я видел несчастных мальчиков, сколько тяжелых судеб! Часто эти дети подобны диким зверям — для иных и хлев слишком хорош! Зазеваешься — они тебе или руку оттяпают, или ногу обоссут! Таких ежедневно приводят ко мне из церкви, из городской больницы. Родители их погибли в пути, никто не желает брать ответственность — и что прикажете с ними делать? У одного всю семью индейцы вырезали, второй — упрям и ленив, третий с юных лет пьет и живет на улице! Что прикажете с ними делать, как не дисциплинировать? Да, я многих брал в ежовые рукавицы. Многих дисциплинировал самым суровым образом, ибо они не желали слушать…

— Это не дисциплина!.. — перебил его Мэтью, силясь говорить как можно громче и уверенней. Лицо его покраснело, в глазах, под распухшими веками, сверкал гнев. — Ваши методы… а ну как о них прослышат церковь и больничный совет?.. Станут ли благодетели и дальше жертвовать приюту деньги?.. Да и городские власти не захотят вас содержать. Вы перепутали дисциплину с содомией!

Осли молчал. В тишине казалось, что время прекратило бег и мир остановился.

— Я слышал по ночам их крики, — продолжал Мэтью. — Почти каждую ночь. И я их видел… потом. Многие даже жить не хотели. Во всех до единого что-то сломалось. А ведь вы выбирали только самых маленьких, тех, кто не даст отпор… — Слезы жгли ему глаза. Даже спустя восемь лет он не мог совладать с чувствами, так они были сильны. Мэтью набрал побольше воздуха в легкие, и слова вырвались сами собой: — Значит, я дам отпор за них, мерзкий ты шакал!

Трескучий смех Осли огласил темноту.

— Ох-хо! О-хо-хо! Друзья, вы только взгляните на этого ангела возмездия! Смотрите, как он потешно сучит ручонками! — Толстяк подошел ближе. В алом отсвете трубки, омывшем его лицо, Мэтью увидел лик столь ужасный, что и архангел Михаил бы испугался. — Меня от тебя тошнит, Корбетт! Эта твоя тупость и мерзкая честь — с души воротит, ей-богу! Путаешься у меня под ногами, проходу не даешь, надеешься мне насолить! Ты ведь этого хочешь? Спустить на меня всех собак? Для этого ходишь за мной по пятам, а? Раз до сих пор ходишь, знать ничего у тебя нет, ничегошеньки! А если б было что-то, кроме нелепых догадок да ложных воспоминаний, ты давно натравил бы на меня покойного судью Вудворда или своего нового пса — Пауэрса! Разве я не прав? — Голос его вдруг переменился. Осли заскрипел, как брюзгливая старуха: — Черт, вляпался из-за тебя!

И после раздумчивой тишины:

— Мистер Бромфилд, будьте любезны, подтащите-ка сюда Корбетта.

Одна рука схватила Мэтью за шиворот, другая — за сорочку на пояснице. Головорез, которому переносить тела явно было не впервой, быстро и решительно потащил его к Осли. Мэтью напрягся и попытался дернуться, однако могучий кулак — принадлежавший, видимо, Карверу — незамедлительно напомнил его ребрам, что гордость доводит не до добра, а до переломов.

— Душа у тебя грязная, Корбетт, — сказал Осли, обдав его запахами табака и гвоздики. — Недурно бы ее слегка почистить. Начнем, пожалуй, с лица. Мистер Бромфилд, будьте так добры.

— Всегда к вашим услугам, — ответил головорез, державший Мэтью. С дьявольским наслаждением он схватил его за волосы и впечатал лицом в засиженную мухами кучу конского навоза, куда только что угодил сапог Осли.

Мэтью понял, что сейчас произойдет. Он успел только стиснуть зубы да зажмуриться, а в следующий миг лицо его погрузилось в кучу «яблок». Причем омерзительно свежих, как успел отметить Мэтью аналитической частью ума, не утратившей еще способности трезво оценивать происходящее. Навоз был прямо-таки бархатистый. Даже теплый. Как будто на лицо надели бархатный мешок. Ноздри моментально забились, но Мэтью задержал дыхание: воздух неподвижно стоял в легких. Сопротивляться он не стал, даже когда ему на голову наступили сапогом, так что нос зарылся в навозную кучу по самую мостовую. Осли и его прихвостни хотели, чтобы Мэтью сопротивлялся, — тогда его можно сломать. И потому сопротивляться он не будет, нет, пусть воздух уже рвется из легких, а лицо по-прежнему зарыто в вонючее месиво под окаянным сапогом. Он до последнего будет лежать без движенья, --">