Валентина Ивановна Марина - Верхотуров против Меломана

с ней на концерты летает. Улавливаешь разницу?

— Улавливаю! — виновато вздохнул Верхотуров.

«Улавливаю». А что он еще мог ей сказать? Когда он не в Москве, а в своем городе водил жену в театр, на концерт? И не вспомнить теперь. Все дела, допросы, прокурор нудит, сроки следствия выходят. А этот красномордый хмырь — поклонник Дроздовской рисовался ему только так, — этот хмырь свою даму на концерты знаменитостей катает! Какая женщина на месте Светланы не подумает, что неудачно вышла замуж? Любая подумает. И будет права. А ему, Верхотурову, и сказать нечего в свое оправдание. Даже пообещать ничего нельзя. Дело Сергуненко надо направлять в суд, а они только-только нащупали его дальние связи. И там, в этой дали, должны быть у Сергуненко значительные накопления... Допустить, чтобы припрятанные денежки смирно дожидались, пока Сергуненко отбудет срок? Да ни за что! Тут надо пахать и пахать, а не... Но и Светлану попять можно, жизнь-то одна! Другие слушают знаменитых гастролеров, демонстрируют свои наряды и себя в них — женщины есть женщины, даже самые умные из них... А Светлана ждет его с ночных обысков — всего и развлечений! Сколько раз говорил ей — не жди, ложись спать. Мои «клиенты» разумные люди — не бандиты какие-нибудь. Не стреляют, оружия в руках не держали. Да разве ее убедишь? Все равно ждет. Только всего у нее счастья, что муж целым-невредимым возвращается. Но что же он должен делать? Такая работа.

Светлана уже спала, а Верхотуров все еще ворочался с боку на бок, расстроенный и чуточку растерявшийся. «Излишняя подозрительность?» Не подозрительность, а интуиция! И опыт. Они его еще ни разу не подводили. А что такое следователь без интуиции? Робот! Эта история с полетами на концерты дурно пахнет. Светлана-то воображает: поклонник Дроздовской — интеллектуал: доктор наук или генерал — у кого еще зарплата выдержит такие расходы? Их, баб, хлебом не корми — выдай красивую любовь! И обрывал себя: а почему бы и не так? Работа следователя и в самом деле опасная. Для души опасная. Видишь изо дня в день одних подонков и... Уж очень много гадости в расчете на одну следовательскую душу. Неужто он, Верхотуров, как следователь и впрямь поизносился? Он заметил, что с некоторых пор стал внимательно прислушиваться к суждениям Светланы. Раньше он только отмахнулся бы снисходительно: «Женская логика!» А теперь вот ломает голову, анализирует все «за» и «против». Усмехнулся даже: или она поумнела, или я поглупел? Но как бы ни было, а червяк сомнения завелся и не давал покоя. Расследуя другие дела, изучая сильно подпорченные человеческие судьбы, он, нет-нет, да и вспоминал огромные глаза Дроздовской, и сейчас же из мрака наплывала, загораживала эти глаза брыластая морда Сергуненко или еще какого хмыря, каких повидал уже немало. И разом вспомнилось запальчивое Светланино: «А его ты не знаешь, и не сочиняй!... Уходить тебе надо из милиции».

Однако текущие дела захлестывали, отвлекали, и обдумать как следует эту историю не хватало времени. Но, когда практикант из милицейской школы Сережа принес из Аэрофлота подтверждение тайных вояжей Сергуненко в Баку и в Ташкент — на работе он в это время числился больным, и даже больничные листы из районной поликлиники имелись в деле, — Верхотурову подумалось: «Через Аэрофлот можно установить фамилию поклонника Дроздовской! Не одна же она летала на эти концерты. Судя по подаркам, он не крохобор, этот ее хмырь. Уж, конечно, он не отказывал себе в удовольствии сопровождать красивую даму. В регистрационных списках рядом с фамилией Дроздовской должна повторяться какая-то мужская фамилия. Должна повторяться!»

Вернулся с задания Миша Хомутов, веселый, готовый к вдохновенному рассказу о своих достижениях. Он всегда рассказывал «художественно». Увлекался. Не было у него военной четкости Кульгавого. Зато умел Миша расположить к доверию. Ему охотно рассказывали такое, что дотошному Кульгавому, да и самому Верхотурову приходилось вытягивать «клещами» путем ловко поставленных вопросов и подходов издалека. И то не всегда удавалось так, как этому болтуну. И Верхотуров прощал ему «художественный треп», цепко выбирая из рассказа нужные ему детали и доказательства. Но сегодня остановил и спросил вовсе уже не по делу:

— Среди твоих девушек, Дон-Жуан, есть поклонницы западной эстрады?

— Я сам поклонник! — вызывающе вскинулся Миша. — А что, милиционерам нельзя?

— Не запрещается, поклоняйся, — успокоил --">