Юрий Темирбулат-Самойлов - Червонец

делу, согласно нормам УПК РСФСР⁷ – допрос гражданина Десяткина в качестве подозреваемого в совершении преступления, предусмотренного частью второй статьи сто семнадцатой УК РСФСР.

– Фамилия?

– Десяткин. На зоне, как, впрочем, и некоторое время до неё, носил кличку «Червонец». Символичную, кстати. С некоторых пор роковым образом корректирующую мою непростую судьбу.

– Привычно скорректировав её и на сей раз, опять безжалостно подведя вас, как говорится, под монастырь? Но, отвечайте-ка строго по существу, Десяткин. Только на прямо поставленные вопросы. Следствию нисколько не интересен символизм ваших кличек, пусть он будет хоть трижды роковой…

В голосе следователя, несмотря на отработанный практикой казённый тон, тем не менее неосторожно проскользнуло, выдав себя, то самое благодушие, вызванное лёгкостью расследуемого дела. И подследственному с многолетним «зэковским» опытом грех было этой слабинкой «гражданина начальника» не воспользоваться.

– Извини, прокурор, но даже незначительная на первый взгляд деталь может существенно повлиять на ход расследования и дать делу неожиданный поворот.

– В вашем деле, Десяткин, вряд ли возможны крутые повороты и неожиданности. По-моему, всё тут предельно ясно. Так что, прекращайте ненужную болтовню, иначе допрос будет прерван – обойдёмся без ваших показаний, правдивость которых всё равно маловероятна.

– Ещё раз извини, прокурор, – примирительным жестом поднял руки ладонями вперёд Десяткин. – Не сердись. Просто мне кажется, что ты – человек нормальный, ещё не совсем испорченный системой, и способен на независимые от мнения начальства выводы.

Наконечный, несмотря на непозволительно панибратское, невиданное на допросах обращение подследственного к следователю на «ты», называющего его при этом просто «прокурор», без принятых в подобных вариантах процессуального общения слов-приставок вроде «товарищ» или «гражданин», на этот раз почему-то, может быть в глубине души польщённый коварно-изощрённым комплиментом, а может – просто из любопытства, решил сдержаться, не стал сразу перебивать, останавливать «потерявшего нюх» Червонца. А тот спокойно, как за чашкой чая, продолжал:

– Поверь, прокурор, я со всей искренностью, от души говорю, без малейшего тайного умысла наладить отношения, и нисколько не обижусь на тебя лично, когда наш самый гуманный суд в мире вкатит мне после твоего расследования очередной червонец. А после его полного отбывания, то есть ровно через десяток лет, прямо от «хозяина»⁸ с удовольствием наведаюсь, если, конечно, не будешь против, к тебе в гости пообщаться чисто по-человечески, по-братски. Ведь человек человеку брат – так, кажется, прописано в вашем Моральном кодексе строителя коммунизма? А мы с тобой, прокурор, братья ещё и…

– Очередной, говорите? – c претензией на строгость Наконечный жёстко

прервал собеседника, дабы пригасить слишком всё-таки, при всей необычно интересной и в целом безобидной оригинальности поведения, непозволительно вольную манеру разговора подследственного, который доразглагольствоваться мог в таком духе до чего угодно. Брат, тоже… – Ну, то, что вы судимы, да неоднократно, для следствия не секрет. А вот почему именно «червонец»? Ведь санкции растяжимы практически все – от стольки-то, и до стольки… Скажем, в настоящем случае вы с одинаковым успехом можете получить и пять, и шесть-семь, а то и все десять лет, то есть тот самый «очередной червонец», о котором с таким мазохистским наслаждением рассуждаете.

– А вот об этом я с удовольствием расскажу буквально через считанные минуты. Ведь в бланке протокола допроса есть отдельная графа на данную тему, и я исчерпывающе отвечу на все вопросы. Ну и, если позволишь, прокурор, подробно разъясню причину своей уверенности как в содержании предстоящего приговора, ни кассационной⁹, ни надзорной¹⁰ жалоб на который я подавать, ввиду их полнейшей бесперспективности, пусть не волнуются твои начальнички, не стану, так и в мере наказания, которая, попомнишь мои слова, будет в точности совпадать с высшим пределом санкции соответствующей части вменённой мне на этот раз статьи уголовного кодекса.

– Языку вашему, Десяткин, надо отдать должное, – с нескрываемым, без малейшей фальши уважением выдохнул Наконечный, – не то чтобы совсем он без костей, но по лингвистическому уровню вполне литературная речь ваша явно превосходит многое из того, --">