Владимир Габышев - Чужие в городе

от ее ладоней скорчился совершенно нагой младенец. Общую оцепенелость стряхнул звук, похожий на чиханье. Борис Николаевич не стесняясь плакал, часто, по-детски всхлипывая.

— Отойдите! — резанул слух хриплый голос прокурора, но сейчас же, спохватившись, добавил более мягко: — Идите к машине, Борис Николаевич, если понадобитесь, мы вас позовем.

Шадрин, то и дело спотыкаясь на ровном, побрел к «газику»... Шофер принес припасенное одеяло, накрыл оба трупа и отошел, стараясь попасть след в след врачу.

— У тебя есть папиросы, Тарас? — попросил майор, присаживаясь на перенесенный штабель рам. Ремейко укоризненно покачал головой.

— Тебе же нельзя, Мироныч.

Пока составляли протокол осмотра трупов, Гуров обошел коровник вокруг, заглянул в пустой оконный проем, но, ничего подозрительного не обнаружив, обратился к председателю сельсовета.

— Вы знаете эту женщину?

— Нет. Впервые вижу, — уверенно ответил председатель. — Места у нас тихие, каждый человек на виду. А эту... гражданочку не знаю.

— Когда ферма переехала в поселок?

— Где-то в конце августа, кажется. Это можно уточнить в деревне.

— Посторонние в эти дни у вас не проживали?

Председатель смущенно почесал затылок.

— Так ведь по дороге в день десятки машин проходят, где уследишь. Может быть, и был кто нездешний — деревня большая.

— Так и говорите, а то — «каждый человек на виду», — беззлобно передразнил Гуров собеседника.

Единственная рана была на спине. От нее расплылось широкое черное пятно.

Врач, еще не полностью оправившийся, профессиональным жестом, быстро пальцами ощупал края раны и неуверенно сказал.

— Копьем, может...

— Может, ломом?

— Может, и ломом.

— Или пешней?

— Возможно, пешней.

Ремейко досадливо поморщился, выразительно посмотрел на майора, Гуров пожал плечами.

На сегодня врач был не помощник — это было ясно. Осторожно перенесли трупы в машину. Младенца Гуров осторожно положил с женщиной, словно он может и в самом деле замерзнуть, подоткнул одеяло...

— А вам придется до деревни пешочком пройтись, — впервые сегодня на его добродушном лице мелькнула что-то вроде улыбки. — Или подождите, машина за вами вернется.

— Дойдем, — кивнул Ремейко. «Газик» обдав оставшихся сизым дымком, замелькал между кустов.

* * *

Выписка из протокола осмотра трупа: «...Женского пола, лет 24-27. Рана на спине нанесена острым круглым предметом, диаметр раны у выхода 2,5 см. Пробито легкое, сердце, смерть наступила мгновенно. Труп пролежал не менее 30 дней.

Младенец, 2-3 месяцев, мужского пола. Смерть наступила от переохлаждения...»

* * *

Гуров зашел в прокуратуру, возвращаясь из отдела домой. Сквозь легкие занавески четко виднелся силуэт сидящего за столом Ремейко. Аккуратно повесив полушубок, мельком глянул в зеркало, пятерней провел по поседевшему ежику волос.

— На огонек к тебе.

— Проходи, проходи, Мироныч, — Тарас Давыдович предусмотрительно смахнул начатую пачку папирос в ящик письменного стола. — Мне как раз с тобой посоветоваться надо.

— По тому делу?

— По тому самому. Гляди, — прокурор помахал внушительной пачкой, — бумаг уйма — и ни одной зацепки.

Гуров опустил голову. Была у него одна черта, свойственная людям по-настоящему любящим и уважающим свое дело, — всякое происшествие в районе ему казалось частью собственной вины. Майор пошарил по столу глазами.

— Не дам, — отрезал прокурор. — Вот они, — он показал на папиросы, — проси не проси, все равно не дам. — Гуров покорно вздохнул. — Ну хоть бы личность установить. Кто такая? Откуда? Не знаем. Ни черта не знаем, — Ремейко бросил папку на стол. — Ну хоть бы какую-нибудь ниточку...

— А каната тебе не надо? — усмехнулся Гуров.

— Не надо, мне бы ниточку, тоненькую! — распалился Ремейко.

— На, держи, — майор протянул через стол узелок, сделанный из носового платка. Ремейко развязал платок, из него выпало несколько бумажек. Обрывок справки, вернее, только правая ее половина... ...«не Семеновне... ца. им. Чкалова, дом... ...«явления по новому...» и какая-то завитушка, видимо, конец подписи.

Вторая оказалась билетом на право проезда пассажирским пароходом. Из сетки стоимости было вырезано все, кроме 12 и на другой колонке — 40...

Третья представляла собой листок из ученической тетради с переписанной от руки молитвой. Ремейко обратил внимание на заключительную фразу — крупным --">