Фредерик Дар (Сан-Антонио) - Остались только слезы

Фредерик Дар Остались только слезы

Грегуару Лекло с любовью.

Ф.Д.

Ничего, кроме слез, у меня не осталось.

(Народное выражение)

«Чтобы долго оплакивать нашу печальную историю…»

(Шарль Пегги)

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

Глава I

— А какой у вас рост?

Я в нерешительности взглянул на ассистента режиссера. Если вы статист, вам частенько задают каверзные вопросы, вроде этого, и ваш заработок в большинстве случаев зависит от вашего ответа.

Я попытался отделаться непринужденной гримасой.

— Ну, приблизительно? — настаивал ассистент.

Это был высокий блондин неопределенного возраста, с плоским лицом, вдобавок приплюснутым толстыми очками в золотой оправе. Он производил впечатление человека, не принимающего кино всерьез, однако работу свою выполнял прилежно.

— Около ста семидесяти пяти…

Он пожал плечами.

— Так я и думал: вы чересчур малы!

Эти слова уязвили мое самолюбие и больно кольнули мой желудок, ибо первое было слишком велико, а второй — слишком пуст.

— Чересчур мал? Вам, что, нужен какой-нибудь гигант?

— Ну, почему же, просто гвардейская форма, которую доставил Траунер, рассчитана на мужчину не ниже метра восьмидесяти…

— Но ведь можно подрубить?

— Траунер не желает, чтобы переделывали его костюмы!

Надо было плюнуть, тем более, что я явно действовал ассистенту на нервы, а прослыть занудой в этом проклятом ремесле совсем ни к чему. Только в этот день я забыл позавтракать, так же, впрочем, как накануне пообедать.

— Послушайте, в любом случае могу ведь я примерить эту проклятую форму…

— Не стоит…

— Знаете, можно и ошибиться… В костюме есть сапоги?

— Да, но…

— Тогда, если брюки чересчур длинные, их можно заправить в сапоги, и никто ничего не заметит!

На этот раз он не выдержал:

— А как быть с рукавами, умник? Их вы тоже заправите в сапоги?

От его разгневанного тона у меня внутри все начало болеть.

— Не орите так, месье… От вас несет чесноком! Меня вы не сможете в этом упрекнуть, поскольку вот уже два дня я глотаю только кофе со сливками…

Высокомерным жестом он указал мне на дверь. На жалость его не возьмешь. Каждый день он видит столько подыхающих с голоду, что у него от них — не сочтите за игру слов — несварение желудка.

Я собрался было освободить помещение, когда в комнату вошла женщина: это была великая актриса Люсия Меррер. Я нарочно не употребляю слово «звезда», ибо частенько оно ни о чем не говорит.

Люсия Меррер обладала слишком большим талантом, чтобы приклеить ей этот ярлык. Это была актриса, актриса настоящая! До сих пор мне не приходилось встречаться с ней, хоть я и сыграл в качестве статиста немало более или менее хороших ролей в более или менее дурацких фильмах. Она выглядела старше, чем я думал. На экране она казалась от силы сорокалетней, а здесь в кабинете ей можно было дать лет на пятнадцать больше.

На ней был рабочий грим, и, чтобы не испачкать блузку, она подложила под подбородок розовую бумажную салфетку.

Поверх костюма для съемок актриса накинула огромных размеров шерстяной жакет, который делал ее похожей на американского авиатора.

Она зашла в соседнюю комнату позвонить, услыхала, вероятно, мою ссору с ассистентом и потому окликнула меня:

— Подождите минутку!

Еще никогда я не видел такого живого взгляда, таких темных глаз. Однако она вовсе не походила на южанку. Не знаю, помните ли вы ее, но она скорее напоминала шведку с черными глазами.

Ассистент, предпочитая не вмешиваться, осторожно выжидал.

Я занимался тем же, тщательно стараясь справиться с румянцем, заливавшим мое лицо.

— Это на роль гвардейца? — спросила она у ассистента.

— Да, мадмуазель Меррер… Только вот реквизитор принес от Траунера…

— Я слышала…

Она продолжала внимательно меня изучать — примерно так же разглядывают какую-нибудь вещь перед тем, как ее приобрести.

— У этого мальчика интересная внешность, — прошептала она. — В роли гвардейца он будет прекрасен. У большинства статистов невозможные рожи, Альберт. --">