Жильбер Сесброн - Мужское дело

распятие. Сэм, завороженный, не мог отвести глаз от трепещущего огненного креста.

Это продолжалось недолго. Холм снова погрузился в непроглядную тьму. Складывая халаты и капюшоны, все молча расселись по машинам: маскарад закончился. С отвращением, смешанным со страхом, Сэм наблюдал за своими спутниками.

— Все-таки повезло, — начал самый молодой, — что полиция…

Блондин обратился к призраку, севшему в черную машину в маскарадном костюме:

— Никакой опасности! Их шеф — наш человек…

Сообщники самодовольно рассмеялись. Сэм услышал, как другой тихо спросил:

— Что делать с мальчишкой?

— Я получил указания…

— Все же мне кажется… — заговорил молодой.

— Вы слишком много говорите, дружище, — оборвал блондин, не удостоив его взглядом.

Дальше ехали молча. Вот уже город, школа, то самое место, где Сэма обогнал мотороллер. Мальчик впился взглядом в знакомый пейзаж, как беспомощная рыбка, которая барахтается в сети и слепо верит, что ее выпустят в реку… Он едва переводил дух.

Блондин резко затормозил.

— Проваливай! — грубо скомандовал он, протягивая костлявую руку к дверце. — И запомни: ты меня никогда не видел, ты меня не знаешь, ты не сможешь меня узнать.

— Никогда! — согласился Сэм, трепеща от радости и веря в это слово, как в заклинание. — Никогда!

Белая рука отворила дверцу — маленький пленник был освобожден. Он так слабо держался на ногах, что едва не свалился на тротуар. Он бежал, сломя голову, жалкая добыча, вырвавшаяся из сети, западни, болота — из зловещих пут людской злобы. Бежать без оглядки! Вперед, не сворачивая! Через пятьдесят шагов он отважился обернуться: автомобиль исчез…

Он заметил силуэт в окне и закричал: «Ма!» Тут же выбежал отец, шепча: «Господи Иисусе… господи Иисусе…» Задыхаясь от волнения, он подхватил сына на руки и так стремительно взбежал по лестнице, словно в него, сержанта Паркера, со всех сторон стреляли. В дверях стояла Ма. Ее губы шевелились, но не произносили ни слова. Сэм плакал легко и свободно, словно дышал.

Па беспрестанно повторял: «Завтра… завтра… завтра…». Он боялся любого вопроса, любого рассказа. Сэм знал: и завтра и никогда он не расскажет о главном: о повешенном, о призраках, о кресте…

Он с радостью дал себя раздеть и уложить. Засыпая, мальчик неожиданно закричал. Испуганные родители склонились над кроваткой сына. Черный пальчик указывал на крест, который, как обычно по вечерам, пылал на стене.

— Уберите это! Уберите!

— Сэм…

— Уберите! — заорал мальчик, пряча голову под простыни.

Па снял со стены белый крест и осторожно погладил розовой ладонью, прося прощения за незаслуженное оскорбление.

Когда малыш уснул, Ма пришла к нему. Па сидел за столом, уронив голову на согнутую руку. Так делают спящие дети. Он не спал, а плакал. На столе лежало письмо, которое он только что написал, конверт и медаль.

— Что с тобой, Па?

— Я возвращаю им медаль.

— Твою медаль? Зачем?

— Ты не поймешь, Ма, — сказал он глухо, — это мужское дело…

--">