Дария Андреевна Беляева - Ловец акул

— Мама, — сказал я. — Я завтра в Ашхабад лечу. Надо кое-какие дела уладить.

— Да хоть куда, — сказала мамочка. — Лишь бы тут тебя не было.

И мне отчего-то стало так обидно. В смысле, какого хрена я всегда на эти грабли наступаю? Ну, какого хрена-то? Ну, в рот ебать, что мне еще от нее надо? Чего я еще про нее не знаю?

И я такой:

— Нормально тебе вообще так сыну своему говорить?

А она с трудом сфокусировала на мне взгляд, как пьяная, и расплакалась. Взяла меня за руку и вдруг поцеловала эту мою руку.

— Васенька, — сказала она, и сердце у меня екнуло.

— Что? — спросил я севшим голосом. И мне мечталось, что она скажет то, чего я хочу услышать. Но, в то же время, тогда все зря, что ли, было? Все, что я пережил и нажил.

— Ну не могу я тебя полюбить, — сказала она. — Никак не могу. Я ведь пыталась.

— Знаю, мама, что ты пыталась, — ответил я, взяв ее тоненькую, стареющую, в длинных морщинах ручку в свои. Вдруг она показалась мне какой-то совсем жалкой и несчастной.

— Не могу никак, — сказала она. — Почему с Юречкой вышло, а с тобой нет, Васька?

— Не знаю, — сказал я. — Бывает такое, наверное. Ну, просто так. Случайность. Может, у тебя гормоны какие-то не включились, или типа того. Может, дело не во мне, и не в тебе, а вообще такое, ну, есть. И нормально все. И живут же люди все равно.

Она смотрела на меня, губы у нее дрожали, глаза сверкали. Эти глаза мне достались от нее, а от меня они достались моему сыну Марку. А от него кому они достанутся, эти глаза?

— Ну, не вышло, не получилось, — сказал я. — И нечего тебе себя корить. Я плохой человек. И любить меня не за что все равно. Ты просто самая умная.

И мамочка подалась ко мне, мне показалось, чтобы обнять, но она врезала мне, дала здорового такого леща.

— Охуела, что ли?!

— И не смей больше дедовы вещи трогать, выблядок!

Я оттолкнул ее.

— Сука больная!

Ну, да, а какая ж еще? И сука, и больная.

Я вскочил на ноги, рявкнул девочке-сиделке, прилежной студентке третьего курса медицинского:

— Удуши ее подушкой, нахуя она нужна! Вот тебе задание! Я тебя потом отмажу!

Она испуганно открыла и так же испуганно закрыла рот. Я вылетел из квартиры и на лестничной клетке закурил, стараясь взять себя в руки.

Ну какой это даже удар? Ударчик. Слабенькие стареющие ручки постарались, как могли.

А в то же время мне показалось, что сильнее никто меня никогда не бил. Что даже жизнь меня сильнее не била.

И стало мне обидно, как мелкому пацану.

— Ух, сука! — сказал я. Небось, специально притворилась милой и несчастной, чтобы мне больнее сделать.

И вот, всю дорогу домой я об этом думал, и трахая Нику я об этом думал, и засыпая я об этом думал, и вот проснулся — тоже подумал об этом.

Обидно, конечно.

Обидно, досадно, но ладно. И в то же время как же ж заебала она.

Я ворочался в постели, не мог найти себе места. Вот тридцать лет, мужику, а ума нет.

Беда это, конечно, а ничего. Живем же дальше? Живем!

И все-таки снова и снова всплывала в памяти та ее пощечина, и немело лицо, как в первую секунду.

Чтобы отвлечься я, приподнявшись, поглядел на Нику. Вдруг подумал о ней, почему-то, как о последней своей любви.

Блондиночка, как Люси, попрыгушка, как Зоя, проститутка, как Лара и погрустить ей есть о чем, как Саше. Все собрала, что я любил.

Я наклонился к ней, коснулся губами ее шеи. Ника улыбнулась сквозь сон, дернула рукой.

— Вась, — пробормотала она. Я глянул на часы. До звонка будильника оставалось еще пятнадцать минут. Я прижал Нику к себе, провел носом по ее затылку, ласкаясь.

— Такая ты красивая, — прошептал я. — Давай поебемся немного?

— Ну, — сказала Ника, подставляя мне шею. — Я не знаю прям.

— Ну Никусь, — сказал я. — А то я уеду, кто ж тебя трахать будет?

— Сама себя трахать буду, — сказала она.

— Я бы посмотрел.

— Иди ты.

Я ее немножко позажимал, потерся об нее, пощипал за соски, а она так вертелась у меня в руках, не то вывернуться хотела, не то наоборот поближе прижаться.

Когда я развел ее длинные ноги, Ника протянула сквозь стон:

— Презик возьми.

— Да хуй с ним, — сказал я. Вдруг мне показалось, что настолько это все маловажно, настолько не имеет значения.

Я вошел в нее прежде, чем она успела что-нибудь сказать. Ника уцепилась за мои плечи, словно боялась упасть, я поцеловал ее.

— Только не внутрь, — прошептала она в уголок моих губ.