принято среди людей, однако расправа Холо оказалась более изощрённой: в итоге Лоуренс, лёжа в тепле под одним с ней одеялом, в этот предрассветный час чувствовал себя совершенно измотанным зимней поездкой. Под нескончаемый поток упрёков, не зная, как и слово вставить в свою защиту, он начинал подрёмывать, но, замечая это, Холо набрасывалась на него с новой силой.

«Да это просто издевательство какое-то, ей бы в дознаватели».

— И знаешь ли…

Пытка не прекращалась, пока Холо не устала злиться и не захотела спать.

Когда улеглась буря, которую Лоуренс на себя навлёк (он и раньше знал, что Волчица страшна в гневе, но теперь, сам того не желая, ещё и выяснил, до чего разной бывает её немилость), телега тронулась с места.

Холо выговорилась, и её начало клонить в сон. Отобрав у Лоуренса все одеяла и завернувшись в них, как в кокон, она тут же заснула. Правда, устроилась девушка не в самой телеге, а на ко́злах, положив голову на колени своему спутнику. Спящая Холо выглядела невинной и очень хорошенькой, однако и тут угадывалась её пугающая расчётливость. Обнажи она клыки, он посчитал бы это поводом насторожиться; притворись она, что не замечает его, он мог бы ответить тем же. Но Холо устроилась у Лоуренса на коленях, разом выбив почву у него из-под ног и смешав все карты. Разозлиться, не обращать внимания или грубо вести себя по отношению к ней теперь казалось ему невозможным, как и отказать в просьбе купить чего-нибудь вкусного. В конце концов, так Холо объявляла перемирие.

Солнце уже поднялось, утренний стылый воздух стал гораздо мягче, но Лоуренс по-прежнему тяжело вздыхал. Мех Волчицы манил обещанием тепла зимней ночью, но отныне на хвост Холо страшно даже дышать. Хоть у Бога спрашивай, как тут быть.

В таком настроении прошло утро, когда завершилась их поездка — завершилась неожиданно быстро. Так как им не встретилось по дороге ни души, Лоуренс уже решил, что ехать предстоит ещё долго, однако, едва они обогнули небольшой холмик, впереди показался город.

В этих краях Лоуренс не бывал ни разу и совсем не знал здешних мест.

Земли, где они сейчас находились, простирались чуть восточнее огромной Проании — страны, где бок о бок жили последователи Истинной веры и язычники. Неизвестно, представляли ли места какой-либо интерес для военных нужд, но торговцу здесь делать было нечего. Однако причина посетить неизвестный город у Лоуренса имелась: приехал он сюда ради девушки, которая, как чертёнок, посапывала сейчас на его коленях. В конце концов, Холо отправилась с ним в путь именно для того, чтобы добраться до своей родины.

Но очень уж давно Волчица её покинула. И сами места, и дорогу к ним она едва помнила, а времени с тех пор прошло столько, что мир мог измениться до неузнаваемости, поэтому Холо хотелось расспросить людей о своих краях, даже если бы пришлось узнать, что её родного Йойса уже не существует.

Так, в городе язычников Кумерсуне, от которого повозку теперь отделяло шесть дней пути, удалось встретиться и поговорить с монахиней Дианой, хранительницей древних сказаний. Она же поведала о монахе, собирающем предания о языческих богах. Монастырь его, видимо, находился в каком-то захолустье, и только священник из церкви города Терэо знал, где это. Но даже дорога до Терэо известна не каждому — спрашивать её следовало в городе Энберге, до которого путники наконец и добрались.

— Хочу сладкого хлеба, — заявила Холо, как только проснулась; повозка как раз стояла перед воротами на въезде в город. — Да не просто сладкого, а пшеничного.

Желание спутницы обошлось бы в кругленькую сумму, но Лоуренс не имел права отказать. Он не знал, какой товар ценится у местных жителей, поэтому в Кумерсуне закупился пшеницей у Марка, знакомого торговца зерном. Однако все шесть дней поездки приходилось есть горький ржаной хлеб, и Холо до сих пор пеняла Лоуренсу за такую скупость.

Он приуныл, представив себе, до чего вкусный, пышный, мягкий и дорогой хлеб предстоит купить.

— Сначала надо продать товар.

— Так и быть, дело это недолгое.

Именно Холо некогда упросила Лоуренса взять её в дорогу, но это вовсе не мешало ей бесцеремонно им командовать. Видимо, прочитав его мысли, Волчица лукаво продолжила, потирая под одеждой хвост:

— Что поделать, ведь мой хвост, став твоей подушкой, порядком потрепался. Ныне мой черёд потрепать тебя, иначе где же справедливость?

Лоуренс ожидал, что ему ещё не раз --">